Стронгвуд посмотрел на стоявшего в углу Маккуина, смотревшего и слушавшего все с широко раскрытыми глазами. Казалось, от всего сказанного, он был более удивлен и испуган, чем все остальные.
- Послушай, Кай...
- Мое имя Макс...
- То есть Макс!.. Я... мы очень сожалеем, естественно, о том, что произошло там, в твоем, так сказать... мире, но тут у нас тоже есть определенные порядки и законы. Ты убил человека, да даже ты убил много человек, по нашему закону это запрещено... это чревато последствиями... Ты пойми меня правильно, ничего личного, я вижу, что ты хороший человек, что ты, возможно, защищал себя, это, естественно, будет учтено и принято во внимание, но просто так мы не можем... - Стронгвуд хотел сказать "отпустить тебя", но вспомнив то положение, в котором они находились, замялся, - ...позволить, так сказать, закону не быть... э-э-э... исполненным.
- Ваш закон не представляет мои интересы!
- Но позволь... ты насчет Фрэнка... да, мы предполагаем, что Фрэнк был не совсем чист, это отдельный разговор, возможно он угрожал, но последние четыре жертвы...
- Все эти жертвы были необходимы для вашего же спасения, - перебил его Макс.
- Но... так нельзя... жизнь человека не должна быть разменяна на какие-то цели, пускай даже и такие, так сказать, глобальные, как спасение всего человечества!
Кай мельком взглянул на испуганную и прятавшуюся за Джоном Линду и снова перевел свой взгляд на Стронгвуда:
- Жизнь четырех маленьких людей, имена которых никто никогда не запомнит, вы противопоставляете жизни всего человечества?
- Да, но позволь, они лишь выполняли свой долг... они...
- Долг перед кем?
- Перед... э-э-э...
- Человечеством? Весь мир, сказал когда-то Достоевский, не стоит и слезинки одного плачущего ребенка. Одного маленького ребенка он поставил на противоположную часу весов всего другого живого, что было на Земле, и чаша с ребенком перевесила! В каком-то своем мире, Достоевский, возможно и был прав, но... но как же он ошибался в нашем! Вдали от Земли, в безвоздушном пространстве, где нет ни людей, ни прогресса, ни нравственности, там нет слез, как нет и жалости. Слезы испаряются в безвоздушном пространстве, точно так, как добрые поступки уходят в небытие во времена кризиса нравственных устоев. Стоят ли слезинки ребенка замороженные дегидрированные останки миллионов землян? Стоят ли жизни сотен миллионов прочих детей слезинка одного ребенка, который и известен-то лишь потому, что когда-то, где-то, кто-то по фамилии Достоевский обратил на него внимание? Стоит ли она жизни их родителей, их воспитателей, их учителей?.. Стоит ли слезинка эта Земли, разрываемой в клочья сверхгравитацией? Стоят ли она жизни миллиардов других, еще не родившихся детей? Нет! Я думаю, что нет!.. Я думаю мастер перевернулся бы в гробу, смотря на то, что видел я, чувствуя то, что чувствовал я! Он бы собственными руками нажал бы на курок плазменного оружия, чтобы разложить этого плачущего ребенка на свободные атомы! Он бы повесил его, утопил, задушил лишь ради того, чтобы миллионы других детей могли плакать, могли смеяться, могли просто продолжать жить!..
- Но, прости, я не совсем согласен, Кай!.. То.. то есть, Макс, - заговорил быстро Стронгвуд, делая шаг в сторону Макса. - Но, в прочем, это не важно... я... я думаю, - он быстро посмотрел на Кевина, заметив, что Макс отвернулся в другую сторону, - я... думаю, что мы сможем тебе помочь, даже договориться о чем-то. Ты скажи, что надо... Мы поможем, возможно мы сможем найти что-то, прийти к какому-то компромиссу... Тебе нужны деньги? Вертолет? Мы можем поговорить об этом... мы можем... - он сделал еще шаг в его сторону, - ...мы можем сделать очень многое, лишь бы ты отпустил заложников! Но нам надо прежде всего понять то, что мы должны сделать...
- Я хочу одного - чтобы вы помогли мне найти мой корабль!
- Как?.. - Стронгвуд сделал еще один шаг в его сторону и что-то крикнул, видимо, чтобы отвлечь. В этот момент Кевин, медленно и незаметно приближавшийся все это время к Максу, бросился на него с кухонным ножом в руке. Все это время он стоял сбоку и Макс не обращал на него никакого внимания. Острый нож направился прямо в шею молодого человека и, наверняка, проткнул бы ее насквозь, но в самый последний момент, Макс резким движением схватил того за руку своей правой рукой. Он рванул Кевина на себя с такой силой, что тот, буквально, залетел на стол. Не дав ему опомниться, Макс с силой ударил его обратной стороной ладони по лицу, тот выронил из руки нож и повалился со стола на стул. Все произошло так быстро, что у Кевина не было даже времени опомниться и вникнуть в происходящее. Он было потянулся правой рукой в кобуру, но в этот миг Макс схватил его руку и вытянул ее на середину стола. Кевин потянул ее к себе, но не успел. В этот самый момент нож с силой опустился на стол, пробивая насквозь обе ладони - лежавшую внизу ладонь Кевина и прихлопнувшую ее сверху ладонь Макса.
