Родни свернул на обочину. Шины зашуршали по траве. Машина остановилась на вершине холма.
– Укутайтесь вот в это, – предложил доктор, подавая тяжелый плед, лежавший до этого на заднем сиденье автомобиля.
Откинувшись на спинку, он стал набивать трубку табаком.
– Теперь можно поговорить, – скосив на спутницу глаза, сказал Родни.
– Что вы хотите знать?
– Не говорите так со мной, Кейт, а то я решу, что страдаю излишним любопытством.
– Если бы вы были излишне любопытны, то уже все обо мне знали бы. Вам тогда не пришлось бы, сидя в машине, задавать мне вопросы. В районе Пятнадцати улиц тайны личной жизни не существует.
– Нет. Мне кажется… Ладно. В последний раз, когда мы виделись, вы собирались выходить замуж. Что-то случилось?
– Ему не нравилась Энни. Он хотел, чтобы я оставила ее у мамы.
– Не нравилась Энни… – недоверчиво повторил за ней Родни Принс.
– Не нравилась. Он хотел, чтобы я оставила ее с бабушкой. Но я не смогла… не смогла сделать этого. Я не хотела расстраивать маму, но оставить Энни в этом доме, а самой жить отдельно… Нет, это не по мне. Ей бы все детство пришлось терпеть такую жизнь.
– Вы правы, Кейт. Хорошо, что вовремя это поняли и не наделали ошибок.
– Да. Я с самого начала не была полностью откровенна с ним.
Но Кейт так и не сказала, в чем же заключалась эта «неполная откровенность».
– А почему Энни не может жить с вами у Толмаше?
– Они предлагали мне еще несколько лет назад, но мама была против. Она привязалась к внучке и… ко мне.
– Да. Конечно. Я понимаю.
– Знаете, доктор, если бы я не родила Энни, то никогда не поступила бы в услужение к Толмаше. Страшусь даже представить, как бы сложилась моя жизнь при других обстоятельствах. Энни, вы, Дорри Кларк и доктор Дэвидсон привели меня в дом Толмаше.
– Какое Дорри Кларк имеет отношению к этому доброму делу? – удивился Родни.
– Если бы она не повредила себе ногу, то вы не послали бы за доктором Дэвидсоном, а без него я бы никогда не узнала о Толмаше. Вместо меня это место получила бы какая-нибудь другая девушка. Доктор Дэвидсон рассказал мне о месте только для того, чтобы успокоить мои нервы. Он, как говорит мистер Бернард, хороший психолог.
Родни посмотрел на Кейт.
– Мистер Бернард дает вам уроки?
– Да, – подтвердила Кейт.
Ее голос дрожал от избытка чувств.
– Он дает мне уроки уже на протяжении шести лет, почти каждый день, за исключением праздников и выходных.
Кейт плотнее закуталась в плед. Падал редкий снежок. С вершины холма она смотрела вдаль, где усеянное звездами ночное небо встречалось с гладью реки.
Родни, глядя на спутницу, подумал, что Кейт определенно много выиграла от знакомства с Толмаше. Чуду подобно, но факт…
– Неужели?
– Ну… Первый год был самым трудным, – продолжала рассказывать Кейт, – но я прилагала много усилий, чтобы справиться. Я очень хотела научиться правильно говорить.
Она, словно извиняясь, бросила на доктора быстрый взгляд.
– Затем был период, когда мне вообще ничего не хотелось учить… Но мистер Бернард продолжал со мной заниматься, помогал и поддерживал меня. В какой-то момент мне захотелось не просто правильно говорить, но научиться самостоятельно думать. С этого времени моя жизнь изменилась кардинальным образом. Теперь я на все смотрю иначе, чем прежде.
– Чему он вас учил?
– В основном английскому языку, и привил мне любовь к литературе. Он, вы ведь знаете, преподавал в Оксфорде.
Родни кивнул головой. Его глаза не отрывались от ее лица.
– Сейчас я изучаю немецкий язык, а до этого занималась французским. Я читала в оригинале Оноре де Бальзака и…
Кейт повернулась к спутнику. Ее темно-зеленые глаза светились от волнения.
– Вы, доктор, единственный человек, кроме Толмаше, с кем я могу поговорить об этом. Вы представляете, как моя жизнь изменилась благодаря вам?
Родни не ответил, но продолжал сверлить ее глазами. Мундштук зажатой в руке трубки застыл в нескольких дюймах от его рта.
– Я больше не живу в грязи Пятнадцати улиц, а проживаю вместе с этими милыми людьми. Изо дня в день я общаюсь почти исключительно с ними. Мы даже обедаем за одним столом. Вы такое можете себе представить?
