Нет, друзья не были бесцельными прожигателями жизни. Они были полны новых, еще более интересных и дерзких идей в области увеличения их пока еще небольшого капитала. Еще год назад они были искренне рады покупке двух новеньких малолитражек отечественного образца, тогда как сегодня ожидающий у подъезда «Форд» более не казался им чем-то особенным. Помыслы их были устремлены далеко вперед. Они уже обсуждали смену «Форда» на «Вольво» или даже на «Мерседес». Пожалуй, теперь они могли позволить себе водителя. Как много бессмысленных забот, связанных с заправкой, помывкой, парковкой авто уйдет в прошлое, освобождая место новому и прекрасному. В настоящий же момент друзья были увлечены обсуждением заслуженного отдыха на Канарских островах. Тут следует отметить, что для обычного советского человека конца «перестройки» и «Форд», и «Мерседес», и Канарские острова, равно как и сам ресторан «Савой», являлись довольно абстрактными категориями ввиду своей недоступности. Более того, жизнь большинства соотечественников как раз таки и была вся соткана из занятий, сродни рутинным заботам по помывке и починке стареньких машин. Осознание этого незатейливого факта внушало чувство собственной исключительности. Ведь жизнь двух молодых людей била ключом бесконечной смены событий и постоянной новизны ощущений. А что может быть прекрасней ощущения новизны!
Друзья не только поймали свою удачу, они ежедневно жили насыщенной жизнью, и чувства, переполнявшие их, рвались наружу. Надо было кому-то рассказать о том, как это здорово жить вот так, как они, иметь много денег и возможностей. Кроме того, обед уже подошел к концу.
– А не заглянуть ли нам к Витьке? – спросил Петров и волевым взглядом посмотрел в глаза Васину.
– Ну да, идея что надо! Ведь он прямо здесь за углом, на Версанофьевском. Сколько ж мы не виделись? Года четыре – с окончания института? Чем-то он сейчас занят?
– Вот и увидим.
Расплатившись по счету, они вышли из ресторана. Негромко поскрипывая натертыми до блеска ботинками из черной кожи наилучшего образца, в черных двубортных костюмах и хорошо подогнанных пальто фирмы «Босс», друзья являли собой воплощение самой воли и целеустремленности.
Уже через пять минут они взбирались на пятый этаж некогда прекрасного, а ныне находящегося в полном запустении дома в стиле «модерн» начала того же века. Модерн, как известно, не терпит нищеты. Она печальным образом скрадывает этот изящный стиль.
Но в сердцах двух друзей не было и тени печали. Они вихрем внеслись в хорошо знакомую им комнату в коммунальной квартире, которую продолжал занимать Витька.
Здесь все было по-прежнему. Время, как в сказочном монастыре Шангри-Ла, текло замедленно по отношению к внешнему миру. Как и годы назад, углы просторной комнаты с ободранными обоями были уставлены пустыми бутылками. На незатейливых полках стояла масса разнообразных книг. Пыль на них никогда не вытиралась, ибо никто из многочисленных дам не задерживался в Витькиной квартире более одной ночи. Сам же Витька, живший в наполовину вымышленном книжном мире, субстанций от мира сего, таких как пыль, вовсе не различал. Единственная новизна была представлена мандалой синтоистского образца, каким-то образом приклеенной под самым потолком.
Витька сидел на драной циновке, многие годы назад брошенной кем-то на пол. Возможно, ее принесла одна из девушек, пожелавшая таким образом оставить свой след в его жизни. Надо отметить, Витька всегда нравился женщинам. Отчего это происходило – сказать было трудно. Возможно, оттого, что в отношениях с ними, как и со всем миром, он придерживался заповеди Лао Цзы: «Хочешь привязать – забудь о веревке». Хотя, скорее всего, женщины просто знали, что с ним им будет хорошо. Но ни им, ни чему-либо другому Витька не придавал особого значения. Он не делил вещи на важные и неважные. По всей видимости, он не особо различал для себя плохое и хорошее. Самые разные люди приходили к нему. Иногда это были друзья, иногда друзья друзей, а иногда совершенно посторонние люди. Взять кроме книг да старой гитары у него все равно было нечего. Вещи случались с ним естественным образом, и Витька этому не противился. А посему он никогда никуда не торопился.
