Утром в сон вплелось что-то очень уютное, домашнее.
«Ладушки, ладушки! Где были вы? У бабушки»… — «У-у-шки, у-ушки»… — жужжал голосок. «Ладушки, ладушки», — распевала Антошка. «У-уш-ки, у-шки», — вторил Джонни. «А как мычит корова?» — спросила Антошка своего питомца по-английски, но Джонни не знал, что такое корова. «Му-му», — мычала Антошка, и Джонни повторял.
Увидев, что мать улыбается, Антошка подбежала к ней, чмокнула в щеку и с восторгом стала рассказывать, какой это умница Джонни: он все понимает даже лучше, чем Пикквик.
Пришел старый Мэтью убирать каюту. Он был желт и еле передвигал ноги: видно, эта тревожная ночь в лазарете отняла у него много сил. Он выключил свет и отдраил бронекрышки с иллюминатора. Была небольшая бортовая качка, стекло иллюминатора то заслоняла стена зеленоватой пузырчатой воды, то вдруг море проваливалось, а на горизонте появлялся длинный черный хвост дыма, который словно был привязан к пароходу.
— Мистер Мэтью, что это? Пожар? — спросила Елизавета Карповна, взглянув в иллюминатор.
— Да, миссис, пароход, наверно, налетел ночью на мину либо на торпеду, но вы не беспокойтесь: с него сейчас будут снимать команду.
Антошка тоже подошла к иллюминатору. Горящий пароход двигался вперед, его догонял военный сторожевой корабль и наконец заслонил транспорт.
— Военный корабль пришел на помощь? Сейчас погасят пожар? — спросила Антошка.
— Да, мисс.
Но дым не уменьшался, а усиливался, порывы ветра окутывали и сторожевой корабль.
Стюард выбежал из каюты и вскоре вернулся с биноклем в руках.
— Посмотрите, миссис, — протянул он бинокль Елизавете Карповне, — сейчас произойдет преступление, которого бог не простит.
Сторожевой корабль оторвался и ушел вперед.
Горящий пароход, казалось, не двигался, дым и прорывавшийся огонь окутывали уже половину его, подбирались к фок-мачте.
— Не пугайтесь, — говорил стюард, — сторожевой корабль снял с горящего парохода людей и теперь будет его расстреливать. Господи, прости этот великий грех, не покарай неповинных в этом, — крестился стюард.
— Почему будут расстреливать пароход и почему это грех, ведь там людей не осталось? — допытывалась Антошка.
На глазах у стюарда были слезы.
Раздался взрыв… Не глухой взрыв глубинной бомбы, щелкающий стальным бичом по кузову парохода, а страшный, оглушительный. Из дыма высоко в небо взметнулись пламя и вода, и в этом огненно-сером извержении закувыркались какие-то черные предметы. Еще взрыв. Дым, пламя и вода смешались в клубок, ринулись вверх и медленно опадали вниз…
Долго еще над волнами висело, чуть вздрагивая, дымное облако, которое ветер яростно разорвал в клочья, развеял над морем, сдул с гребней волн.
На земле все оставляет следы, и сгоревший дом тоже. Морская пучина поглощает все тайны.
Стюард снова перекрестился.
— Все кончено.
— Что случилось, мистер Мэтью, откуда вы знали, что пароход будет торпедирован? — спросила Елизавета Карповна.
— Его расстреляли наши британские военные корабли.
— Чтобы горящий пароход не достался фашистам? — догадалась Антошка.
— Да, да, мисс, а впрочем…
Стюард опасливо посмотрел на Антошку.
— Говорите, говорите, мистер Мэтью, она тоже должна знать… — начинала понимать Елизавета Карповна смысл разыгравшейся на их глазах трагедии.
Стюард закурил трубку и, разгоняя дым, сел на диван.
— Пароход был поврежден фашистской миной, и на нем вспыхнул пожар. Что ж, это бывает. Пожар можно ликвидировать. Бог свидетель, и вы сами видели, миссис, что судно оставалось на плаву. Военный корабль снял команду с парохода и сам же его подорвал, сам расстрелял. Для нас, моряков, корабль — живое существо, и за жизнь его надо бороться, как за жизнь человека, а в эту войну мы забыли бога, забыли наши традиции.
— Я не понимаю, зачем расстреляли пароход, если его можно было спасти? — спросила Елизавета Карповна.
— Это очень выгодная сделка, миссис. Пароход застрахован. Он уже старый, как и все пароходы в нашем караване, долго не прослужит, а владелец получит большую страховую премию и построит новый.
— Да, но он вез вооружение или продовольствие для Красной Армии, кому же выгодно топить его? Это стоит огромных денег, в него вложен большой труд, он необходим нашему фронту, нашему общему делу борьбы с фашистской Германией, — горячо возразила Елизавета Карповна.