Антошка шепнула Пикквику, чтобы он тихонько сидел в каюте и не скулил. Следом за мистером Мэтью они с мамой поднялись на верхнюю палубу, на которой воцарилась тишина — время ленча, — и прошли в кают-компанию.
За столом уже собралось человек десять. Все они при входе женщин встали, и капитан указал Елизавете Карповне и Антошке места рядом с собой.
— Господа, — сказал капитан, — я представляю вам наших милых пассажиров: миссис доктор Элизабет Васильефф, мисс Анточка Васильефф и… — Капитан обвел глазами каюту. — А где же третий пассажир? — спросил он Антошку.
— Я его оставила внизу, — виновато пролепетала она.
— О, прошу мистера Пикквика пригласить к столу. А впрочем, мы попросим это сделать Гарри.
На противоположном конце стола поднялся молодой матрос.
— Мистер Гарри, — представил капитан, — наш радист, самый осведомленный человек на корабле»
— Но где же прибор для мистера Пикквика? — спросил Гарри.
— Под столом, — серьезно ответил капитан, — пригласите его. Итак, леди, — продолжал он, когда Гарри ушел, — представляю вам старшего помощника, мистера Эдгарда, хладнокровного, как огурец, но который может быть едким, как перец. Отличный парень.
Мистер Эдгард встал и серьезно поклонился. Казалось, что он не способен на шутки. Высокий, худой, с густой шевелюрой каштановых волос и светлыми, действительно огуречного цвета глазами.
— Мой второй помощник, он же штурман, мистер Джофри, что значит «веселый».
Поднялся молодой кареглазый мужчина. В нем все было крупно, значительно. И голова, неподвижно сидевшая на крепкой шее, и руки с сильными пальцами. Он стоял, показывая все свои тридцать два крупных белых зуба.
— Отличный парень, самый сильный человек на корабле и, пожалуй, самый веселый… Мой третий помощник, мистер Рудольф, — продолжал капитан, — сейчас на вахте. Познакомитесь с ним позже. Он замучает вас рассказами о своем бэби, которому исполнился уже год и которого он еще ни разу не видел. Если фотографии его бэби вам понравятся, он станет вашим другом… Старший механик, мистер Стивен, наш уважаемый грэнд-фазер.[2]
Это был действительно пожилой человек, сухой, жилистый, чисто выбритый. Он по-старомодному поклонился, без улыбки, чуть склонив голову. Антошке он показался похожим на учителя.
— Наш врач, мистер Чарльз. Притворяется, что не любит моря, но ходит на корабле уже лет двадцать, собирает страшные морские истории, записывает их и когда-нибудь издаст интересную книгу. Отличный врач, потому что признает только одно лекарство — крепчайший чай, сам никогда не болеет.
Доктор, единственный человек на пароходе в очках, с маленькими черными усиками, улыбнулся, сверкнув золотыми зубами, и сказал:
— Как видите, у нашего капитана все гуси выглядят лебедями, все отличные парни.
— А вот и мистер Пикквик! — воскликнул капитан.
Все обернулись. У дверей стоял Гарри со щенком на руках. Пикквик поднял одно ухо и беспомощно оглядывался, а завидев Антошку, рванулся к ней.
Чинное молчание и торжественное представление команды разом рухнуло. Щенок переходил из рук в руки и вызывал всеобщее восхищение. Люди, сдержанные в общении друг с другом, вдруг раскрывались совершенно по-иному. Они не стыдились самых ласковых слов, самых нежных прозвищ, потому что все это было обращено к собаке, и они не боялись, что их заподозрят в сентиментальности. Подобное обращение даже с ребенком вызвало бы со стороны других кривые усмешки, было бы нарушением традиционной английской сдержанности.
Елизавета Карповна, улыбаясь, наблюдала, как все эти взрослые мужчины вдруг превратились в мальчиков, очень милых и ласковых, и понимала, что им нужна такая разрядка, им нужно выложить весь запас нежности — открыто, душевно, без оглядки на этикет.
— Ну, приступим к ленчу, господа, — прервал всеобщее ликованье капитан. — Леди, прошу!
На столе, покрытом белоснежной скатертью, перед каждым стояло маленькое продолговатое блюдо, разделенное перегородочками, и в каждом отделении лежал кусочек селедки, пара каких-то зеленых ягод, кислая капуста, маринованная слива, свернутые рулончиками пластинки вареного мяса.
Антошка зацепила вилкой зеленую ягоду, похожую на неспелую маленькую сливу и, видя, с каким аппетитом их едят другие, положила в рот, предвкушая что-то кисло-сладкое, и замерла от неожиданности. Ягода была едко соленой и страшно невкусной. Она сидела, не решаясь проглотить.