Самолет задрожал, а затем словно застыл, только оглушительно ревели моторы.
Антошка почувствовала себя в крепко запертом темном сундуке.
— Мы уже летим? — спросила она, но не услышала даже собственного голоса.
Поискала руку мамы. Мамины пальцы ласково отозвались: «Летим, летим».
Голубая лампочка над плинтусом двери и полный мрак в самолете создавали впечатление спального вагона. Становилось все холоднее. Сначала стали застывать ноги, затем руки, а потом Антошке показалось, что с нее стянули теплый комбинезон и она мерзнет в своем тоненьком свитере. Мама потерла ей руки, натянула поглубже варежки.
Интересно, где они летят? Над Данией? Над Норвегией? Наверно, над Северным морем, поэтому так холодно.
Вдруг моторы зарокотали глуше, словно куда-то отдалились. Звякнул колокол. За ним другой, третий. Вот уже звонят много колоколов, звонят чистым серебряным звоном, совсем близко, и урчание моторов все отдаляется. Антошке чудится, что они летят над зеленой рощей, освещенной солнцем, из рощи высовывается высокая колокольня, и колокола звонят совсем близко, под самым брюхом самолета. Звон становится оглушительнее. Мамины руки шарят по лицу Антошки, натягивают на лицо холодную маску. Антошка вдохнула прохладную струю воздуха. Колокола зазвучали глуше, усилился рокот моторов. Вот и совсем затихли колокола, оглушительно работают моторы. В такт дыханию хлопает клапан кислородной маски, на подбородке нарастает ледяная корочка. Антошка обламывает корочку, стягивает с лица маску, и снова пропадают моторы и доносится ясный голос горна: «Вставай, вставай, дружок!» Может быть, под самолетом проходит отряд пионеров и это горнит Витька? А может, это только чудится? Нет, так ясно звучит горн, быстро-быстро колотится сердце, трудно дышать. Антошка снова натягивает маску, и звук горна пропадает. «Наверно, наш самолет забрался высоко и это от разреженного воздуха так сильно колотится сердце, звенит в ушах».
Сколько времени они летят? Час? Два? Может быть, больше? И сколько они будут лететь? Мама сказала, часов шесть-семь. Интересно, что там, за бортом самолета? Наверно, солнце, сияющие снега. Никак не верится, что самолет летит в кромешной темноте.
Антошка приподнимает край шторки, в туманной дымке, словно покрытая инеем, висит буквой «С» луна. Раз буквой «С», значит, луна на ущербе, старая луна. Антошка опускает штору.
Самолет опять начинает трясти. Сиденье куда-то провалилось, и Антошка повисла в воздухе, схватилась за руку мамы. Открылась дверца кабины, мелькнули тускло освещенные приборы. Луч карманного фонарика скользнул по лицам пассажиров. Антошка приваливается то к одному боку кресла, то к другому, то снова повисает в воздухе, а самолет куда-то летит вниз.
Штурман все чаще выходит из кабины, пробегая лучом фонарика по рядам кресел.
Вот он стягивает с лица Антошкиного соседа маску, лицо от синего света кажется покрытым черными пятнами.
Штурман закрывает лицо соседа большой маской и снова исчезает в кабине.
Антошка задремала. Проснулась от прикосновения маминых рук. Мама стягивала с ее головы кислородную маску.
Антошке кажется, что они летят целую вечность, за это время можно было пересечь все моря, континенты и океаны, а они все летят и летят.
«Как ты себя чувствуешь?» — спрашивает мама пожатием руки.
— Ничего, — отвечает Антошка и нетерпеливо барабанит пальцами по маминой руке. Мама гладит руку, успокаивает. «Скоро, скоро, — говорит ей это поглаживание. — Наберись терпения».
Моторы внезапно стихли. Самолет поскакал, остановился. Штурман открыл дверцу кабины.
— Прибыли. Прошу отстегивать ремни и выходить из самолета.
— Англия. Мы уже в Англии, — говорит мама, и голос ее звучит необыкновенно ласково, по-домашнему.
— Но почему не открывают дверь? — спрашивает Антошка.
— Дверь открыта, но еще темно на улице.
Антошка подходит к раскрытой двери — тьма, кромешная тьма. Чьи-то руки подхватывают ее, как мешок, и ставят на землю. На фоне серого неба громоздятся тени зданий, самолетов. Пассажиры, взявшись за руки, идут куда-то к синему огоньку, идут в полной темноте. Открывается дверь — снова темно, раздвигается портьера, и Антошка попадает в просторную комнату, горит только одна лампочка под потолком, но свет ее кажется нестерпимо ярким.
