Люди подходили, посмеивались, разглядывали мастерски сделанную карикатуру, шаркали по изображению Гитлера ногами, бросали в шляпу художника монетки.
Антошка наблюдала, как под быстрой рукой художника возникали безобразные маски тучного Геринга, тощего и злобного Гиммлера, орущего Геббельса.
Художник закончил работу, распрямил плечи, вытер платком лысину и, увидев девчонку, заинтересованно рассматривающую его рисунки, обратился к ней:
— Маленькая мисс, всего за один пенс вы можете плюнуть в лицо Гитлеру.
Антошка умоляюще оглянулась на мать.
Елизавета Карповна поняла. Порылась в кошельке, протянула дочери монету.
Антошка наступила ногой на лицо Геринга, пошмыгала подошвами по изображению Гиммлера, растоптала и оплевала Гитлера. Делала она это с какой-то яростью, исступлением. Плевала, топтала и приговаривала:
— Вот тебе за Харьков, за Ленинград, за все, за все.
Топтала, пока ее не окликнула мать, и какая-то женщина сказала:
— Видно, Гитлер очень насолил тебе в жизни, девочка.
Антошка бросила в шляпу монету и побежала.
Художник закричал ей вслед:
— Мисс, с вас еще три пенса, вы плюнули по крайней мере четыре раза.
Мама с укоризной посмотрела на дочь и выдала ей еще несколько монет.
Художник поклонился, окунул в ведро швабру и принялся смывать остатки своей работы, чтобы начать все сызнова.
…В управлении военно-воздушного флота они долго ходили из одного помещения в другое, пока, наконец, не попали к нужному человеку.
В кабинете висела большая карта, которую при их появлении офицер поспешно задернул темной шторой.
— Чем могу быть полезен?
Елизавета Карповна объяснила, что им надо немедленно лететь в Москву, и протянула лейтенанту письмо английского военного атташе в Швеции.
Антошка осматривала кабинет. Над картой, задернутой шторой, висел большой портрет Черчилля, и рядом с ним в такой же раме и такой же величины портрет… бульдога. И премьер-министр, и свирепый боксер держали в зубах по толстой сигаре. Оба очень походили друг на друга.
Лейтенант долго вертел в руках бумаги.
— В нашем консульстве мне сказали, что на днях в Архангельск должна лететь «Каталина», — сказала Елизавета Карповна.
Офицер собрал губы трубочкой и свистнул:
— Но «Каталина» — военная летающая лодка.
— И в ней нет мест для пассажиров? — спросила Елизавета Карповна, предчувствуя отказ.
— Места есть, но, к сожалению, не для женщин, миссис. Командир корабля не возьмет на военный самолет женщину, да еще двух, — перевел лейтенант взгляд на Антошку.
— К сожалению, мы не можем превратиться в мужчин, — вздохнула Елизавета Карповна.
— А военная летающая лодка не может превратиться в гражданскую, — парировал офицер.
— Что же нам делать? — в отчаянии воскликнула Елизавета Карповна. — Может быть, мне самой попытаться уговорить командира.
— Не поможет. Даже если его величество король Георг Шестой прикажет командиру корабля взять на борт женщину, он, я уверен, ослушается его величества. Женщина на военном корабле приносит несчастье.
Антошке показалось, что он, этот молодой лейтенант, шутит, и громко рассмеялась.
Офицер метнул на дерзкую девчонку сердитый взгляд, и она почувствовала себя виноватой.
— Извините, — тихо произнесла она.
Офицер смягчился и сочувственно посмотрел на упавшую духом женщину.
— Я советую вам обратиться к военно-морским властям. Возможно, в Россию пойдет конвой, хотя нам об этом не известно. И я прошу вас, миссис, забыть о том, что «Каталина» летит в Россию. Может быть, она и вовсе не полетит. Во всяком случае, об этом никто не должен знать. — И офицер молча показал на плакат: «Молчи, тебя слушает враг!»
— Я понимаю, — кивнула головой Елизавета Карповна.
— Очень важно, чтобы это усвоила и маленькая мисс.
Антошка готова была сказать этому самонадеянному молодому офицеру, что она знает, что такое военная тайна, но что глупо в такое время считаться с предрассудками, что мама военный врач и должна быть на фронте и, если бы этот офицер вдруг был ранен и мама оказала бы ему помощь, он, наверно, не попрекал бы ее за то, что она женщина. Но мама предупреждающе крепко сжала ее руку, и Антошка смолчала.