– Зато Евгений Алексеевич – гений! – вдруг вскинулась Юля.
– А учеников он случайно не берет? – я попытался переключиться на более безобидную тему. – Я тоже фотографией немного увлекаюсь…
– Нет, – тряхнула челкой Юля. – Он говорит, что сейчас мало кто понимает в настоящем фотоискусстве.
– Или не хочет конкурентов плодить.
– Вряд ли у него найдутся конкуренты. Он в основном по старинке фотки делает. А цифру не любит. Говорит, цифра не может запечатлеть душу человека, или что-то в этом роде.
Разговор прервал перезвон колокольчика. Юля мигом поменялась в лице и поспешно спрятала снимок с призраком. Я обернулся и увидел самого Фокина. Его слегка помятый вельветовый пиджак, старомодные широкие брюки, белая рубашка с воротничком под горло и галстук весьма органично вписывались в интерьер, в отличие от моих легкомысленных шорт или Юлиного цветастого сарафана.
Я помнил этого сухощавого, чуть сутулого человека с недовольным лицом еще со школьного выпускного. Пожилой фотограф по очереди щелкал наш шебутной класс для виньетки и все время ворчал под нос. Снимок тощего юнца, сделанный Фокиным, до сих пор стоял у мамы в рамочке на комоде. Кстати, мама говорила, что их выпуск тоже снимал Фокин, а я удивлялся, сколько же ему тогда лет.
Однако время не пощадило человека, чья профессия – останавливать мгновение навеки. Оно выбелило и проредило копну небрежно зачесанных назад волос и безжалостно смяло щетинистое лицо широкими дряблыми складками. Прежним остался цепкий взгляд, пронизывающий до самых внутренностей.
Фокин окинул меня таким неприветливым взглядом, что захотелось немедленно телепортироваться. Он повернулся к Юле, осклабился, и я понял, кого напоминает старик: сильно подряхлевшего актера Джереми Айронса. Он смотрел на свою помощницу, словно голодный кот на канарейку в клетке, и хотел ей что-то сказать, но вновь покосился на меня – и сразу скис. Мое присутствие явно мешало. Юля уловила настроение хозяина ателье и протянула мне бумажный пакет.
– Ваши фото, – произнесла она голосом банковской служащей. – С вас сто пятьдесят рублей.
Я опомнился и принялся рыться в карманах. Смятая десятирублевка выпала из пальцев и упала к ногам фотографа. Фокин поднял купюру, расправил. Внезапно его лицо перекосила странная гримаса, и он быстро положил десятку на стойку.
– Юленька, голубушка, я жду тебя в лаборатории, – проскрипел он. – Нужно подготовиться к завтрашней фотосессии.
По-стариковски шаркая, Фокин прошел в глубь помещения. Я посмотрел на десятку, но ничего необычного не заметил. Обычная затертая купюра с достопримечательностями Красноярска с обеих сторон.
– Он всегда такой с клиентами? – тихо поинтересовался я, когда старик скрылся за одной из дверей.
– Не обращай внимания, – шепнула Юля. – Лучше приходи завтра к Кукольному театру на Быстрицкого.
– Зачем?
– Увидишь кое-что интересное, – Юля многообещающе улыбнулась. – А теперь тебе пора.
Снова перезвон колокольчика, и дверь захлопнулась за спиной, а табличка за стеклом возвестила: «Закрыто». Странное место. Интересная девушка. Я покрутил в руках пакет с фотографиями. С обратной стороны шариковой ручкой наскоро был выведен адрес и время: восемь ноль-ноль. В выходной меньше всего хотелось тащиться куда-то в такую рань. Но я уже точно знал, что буду делать завтра утром. Я улыбнулся и бодро зашагал по улице, раскаленной июльским солнцем.
***
С утра небо затянулось легкой облачной дымкой, сквозь которую мягко просеивался солнечный свет. Идеальное освещение. Фокина я заметил сразу, едва свернул на обсаженную тополями улицу Быстрицкого. Старый фотограф расположился на небольшой брусчатой площади перед зданием театра. Рядом на штативе стоял древний фотоаппарат, больше похожий на скворечник с объективом. Раньше я видел такие только в энциклопедиях или в кино. Фокин сосредоточенно ходил вокруг раритета и что-то настраивал.
Юли нигде не было видно. Раздосадованный, я уже собрался уходить, но застыл на месте. Из боковой двери театра вышла девушка в круглой соломенной шляпке и темно-сером платье гимназистки начала двадцатого века. Длинная перекинутая через плечо коса с бантом на конце вздрагивала при каждом шаге. Словно вчерашний призрак с фотографии обрел плоть и ожил.
