Я услышал, как Ники зовет меня. У нее начались схватки. Было то же время, что и сейчас — только сейчас 20 мая 338-ого года — в том же самом доме, который отлично выстоял эти шесть лет, было то же кресло и тот же письменный стол, и тот же вид на тихий пляж. Но, поскольку прошло шесть этих долгих лет, все стало другим — даже плоть моих пальцев, держащих другую ручку. И свет кажется тем же, яркий поток, и бледный песок и несколько высоких белых облачков, плывущих на восток, куда через несколько дней возьмет курс старая «Утренняя Звезда».
Схватки начались на месяц раньше срока. Само по себе это не слишком встревожило нас в первые часы. Тед Марш и Адна-Ли Джейсон, лучше всех знакомые с медициной Былых Времен, делали все, что возможно. Те знания Былых Времен, которыми мы обладали, были ужасно неполными. Лекарств и оборудования у нас не было — они недостижимы, как Полночная Звезда. Поэтому диагнозы по большей части являются лишь предположениями, существенная хирургия немыслима, а наше умение — зачастую просто насмешка.
Ники боролась с болью восемнадцать часов и наконец разрешилась существом с огромной головой, которое прожило лишь час или два, заливаясь пронзительным бессмысленным криком, но кровотечение было не остановить. Мут весил двенадцать фунтов, а она… В нашей квартире в Олд-Сити я, бывало, ради смеха нес ее на руках целых два лестничных пролета и в конце подъема едва ли выбивался из дыхания. Кровотечение было не остановить. Несмотря на все наши ухищрения, она увидела мута и все поняла, так что не могла даже умереть с утешительной иллюзией. В мире, который Былые Времена оставили нам, такие вещи случаются достаточно часто. И случатся еще не раз…
Вскоре я отплываю на «Утренней Звезде» вместе с капитаном Барром и маленькой компанией — пятью женщинами и девятью другими мужчинами. Все мы были выбраны Дионом, потому что в каждом из нас кипит то, что он называет «сдерживаемым недовольством». Все, естественно, было добровольно, а меня он и вовсе не выбирал, лишь спросил:
— Ты хочешь уехать, Дэви?
Я сказал, что хочу, и он поцеловал меня в лоб в духе старинной нуинской знати, чего я много лет за ним не замечал, но больше мы о плавании не говорили и, наверное, так и не заговорим до того дня, который выберет Барр.
Мне тридцать пять, а Диону пятьдесят. Мы прошли вместе две войны. Мы пытались вытянуть великое государство на шаг или два вперед от тупого невежества нашей эры. Мы вместе переплыли великое море и нашли остров Неонархей. Мы любили одну женщину… «Сдерживаемое недовольство» — что ж, я думаю, это определение предназначалось мне не меньше, чем остальным. Это комплимент, но с неизбежной тенью осуждения: капитан Барр, я и еще четырнадцать человек, подходящих по темпераменту и обстоятельствам на роль исследователей и не подходящих больше ни для чего другого.
В работе исследователя, сказал бы я, очень мало того блеска, который ему придает мальчишеское воображение. Я выдумывал множество фантазий, лежа на солнышке перед моей пещерой в Северной горе, но сейчас мы с капитаном Барром больше озабочены галетами и кислой капустой и пытаемся немного перестроить нос корабля с целью отнести его подальше от кормы, если вы простите мне такое выражение. Но все это не означает, что в исследованиях нет славы. Она там есть, и внутренние награды достаточно реальны. Море невежества безмерно огромно, но я, фосфоресцирующий микроб, зажигаю свой свет в этом море и не вижу причин стыдиться своей гордости.
За эти шесть лет мы смогли построить еще одно судно, аккуратное и маленькое, которое кораблестроители Былых Времен назвали бы ялом. Те, кто остаются, смогут плавать на другие острова, пока мы будем отсутствовать.
Наше льняное семя хорошо разрослось, так что у «Утренней Звезды» новые крепкие паруса. Мы везем с собой провиант на четыре месяца. Наша ближайшая задача — достичь континента, который назывался Европой, что должно занять намного меньше четырех месяцев, узнать о ней все возможное и вернуться. Нашим первым берегом станет побережье того, что называлось Пор-угалией или Испанией. Правда, течения и ветры не такие, какими они были в Былые Времена…
