– Ты уже такое видел?
– Нет, и большого желания не испытываю. Картина слегка пугающая, признаться. И потом все перепачкано. Нет уж, от девственниц воздержусь. Ты будешь моя первая и единственная дева. Ну, полезай теперь в постель, я тебя обмотаю полотенцами, и мы еще поспим. Если усилится, вызовем врача, но думаю, все будет в порядке. Просто такая уж ты кровоточивая дева.
– Уилки, от тебя просто уйма пользы.
– В нужном месте, в нужное время, как я и сказал. Бедняжка Фредерика. Наверное, зря ты привезла купальник. Ну да ладно. Сконцентрируйся на том, чтобы кровь прекратилась. Воздействуй разумом на плоть. Испугаешься – буди меня.
Через десять минут Уилки снова крепко спал.
На другой день Билл и Уинифред вместе с Маркусом вернулись в Блесфорд в машине «скорой помощи». Маркус очень похудел за это время и с мучительным ужасом оглядывался по сторонам. Завидев дом на Учительской улочке, он закричал и забился с неожиданной, пугающей силой. Потом упал в обморок на гравийную дорожку. Его внесли в дом и положили на диван. Придя в себя, он начал кричать и биться. Вызвали по телефону врача. Приехала «скорая» и снова увезла Маркуса. Психиатр Блесфордской больницы пригласил Уинифред и попросил прийти одной.
Фредерика с Уилки провели день на побережье. С Северного моря с воем задувал ледяной ветер. Уилки бросал в море камушки, Фредерика ковыляла рядом с ним. Кровь так и не остановилась и текла довольно сильно. Фредерике казалось, что она набита и заткнута ватой. Наконец, не выдержав, она сказала Уилки, что не хочет портить ему прогулку, но должна присесть: ее пошатывает. Уилки отвел ее обратно в отель, где она лежала, скорчившись, в постели, представляя себе сочувственно любопытные взгляды горничных и портье. Уилки ушел позвонить, а вернувшись, объявил, что его девушка вызывает его в Кембридж, и это довольно срочно: она и так сердится, что не сразу смогла до него дозвониться. К тому же ему, возможно, достанется роль в «Подменыше», который покажут на студенческом театральном фестивале в Мюнхене. Поэтому, если она не против, им пора возвращаться.
Александр целыми днями не отходил от телефона. Он ощущал необычайный подъем. Теперь, когда он выбрался из сада, его успех, его блестящие перспективы принадлежали только ему. Он договорился о собеседовании в манчестерском отделении Би-би-си, собеседования ждали его в Лондоне и в Оксфорде, где ему предлагали место в научной программе для школьных учителей. Дорсетской частной школе он отказал: хватит с него пока практической педагогики. Он велел принести из подвала свои чемоданы и взял со школьного склада несколько деревянных ящиков. Сходил к директору Тоуну и вручил ему официальное прошение об отставке. Потом вернулся к себе, запер двери внизу и наверху, вдвинул в дверное окошко табличку, сообщающую, что он вышел, и принялся укладывать вещи.
Дэниел получил из Шеффилда письмо, написанное незнакомым почерком. Когда он вскрыл его, оказалось, что его мать крайне неудачно упала, сломав бедро в нескольких местах. Она проведет в больнице несколько недель, а может, и месяцев, но и потом вряд ли сможет управляться сама, как раньше. Представитель госпиталя писал, что Дэниел, по-видимому, ее ближайший и единственный родственник, хотя она не просит его вызвать. Дэниел отправился на вокзал и сел в поезд, идущий на Шеффилд.
Маленький Томас Перри поймал где-то сложную инфекцию и заработал воспаление среднего уха с высокой температурой. Он кричал, не останавливаясь, пятеро суток. Джеффри и Дженни обтирали его прохладными тряпицами, заставляли пить побольше, сидели над ним.
Психиатр сказал Уинифред, что в корне проблем Маркуса лежит его страх перед отцом, и лучше бы выздоровление его проходило не дома, а с людьми, более понимающими и не вызывающими у него тревоги. В больнице он предпочел бы Маркуса на это время не оставлять: больничная обстановка не идет ему на пользу и к тому же связана для него с травматичными воспоминаниями о Лукасе Симмонсе, человеке, тяжело больном и безусловно подлежащем стационарному лечению.
