Стали открывать двери. В вагонах лежали люди. Этап пришел из ББК. Женщины с Медгоры[43] двигались сами, мужчины ходить не могли. В каждом мужском вагоне на 40 человек было по 5–6 мертвецов. Где-то около Череповца штабной вагон этапа был разбомблен, и все личные дела зэков погибли, так что люди, которых привезли, формально не имели срока и записывали свои данные сами. Этап шел около двух месяцев. Сначала им выдавали по кружке муки, а последние десять дней совсем не кормили. Когда люди на станциях кричали о помощи, конвой стрелял по окнам, заявляя, что везут фашистских предателей. Мужчин вывозили на лошадях; живых — в зону, мертвых — на лагерное кладбище. Тогда я и попал в бригаду, которая рыла могилы. Рытье было примитивным: мы жгли большие костры, потом разгребали талую землю. В образовавшиеся большие ямы сваливались трупы (по 15–20 человек). Еще исполнялись старые традиции — каждому умершему вешали на ногу деревянную бирку с выжженным на ней номером.
Как-то раз около нашей биржи остановился эшелон эвакуированных. Перевозили какой-то завод с Украины. Тут же стояли станки, около станков сбитые наспех домики, где ютились люди. Мы с ними переговаривались. Они нам кидали хлеб, табак, сахар. Эвакуированные с удивлением спрашивали:
— А кто вы такие?
— Заключенные.
— Не может быть. У нас всех освободили, как раз перед подходом немцев.
Кто-то из наших с иронией смертника пошутил:
— Ну, когда сюда немцы подойдут, может быть, и нас освободят.
Как впоследствии выяснилось, эвакуированные были не совсем правы. Мне достоверно известно, что при подходе немцев, например, в Белоруссии конвой расстреливал политических в лагерях и тюрьмах — прямо в камерах. Так, например, было в Минске.
В конце октября к Сергею Федоровичу приезжала на свидание жена. Свидания не дали, но старший надзиратель устроил ему «по блату»[44] встречу на бирже во время работы. К тому времени Сергей Федорович походил на скелет, обтянутый кожей, и те 15 килограмм съестного, что привезла жена, были каплей в море. Пришел он со свидания совершенно убитый: жена рассказала ему о событиях 16 октября в Москве. Это был страшный для Москвы день. Разнесся слух, что Сталин и другие члены правительства покинули город. Тогда все, кто мог, ринулись на вокзалы и пешком по шоссейным дорогам. А в это время на Лубянке летел пепел сжигаемых бумаг, грабили магазины и склады.
Передача была съедена быстро. И снова наступили голодные дни. Сахара нам давно уже не давали, мяса и жиров тоже. Но тут случилась еще одна беда — на складе кончилась соль. Больше месяца лагерь жил без соли, и спичечная коробка соли стоила три пайки хлеба по 675 грамм. Бессолевая «диета» еще больше подкосила людей.
Рассказ «Соль»
Весной 1942 года на комендантском л/п Карелино Севураллага кончилась соль.
Ко всем бедам это был ощутимый довесок. Многие не находили себе места. Их тошнило от бессолевой затирухи[45] и хлеба. Хотя все были голодны астрономически, спичечная коробочка соли сначала стоила 100 грамм хлеба, а через месяц высшую пайку — 675 гр. И так уже истощившийся организм еще более слабел, не получая соли. Весь лагерь представлял из себя дантово чистилище, только тени передвигались со скоростью в десять раз меньшей, чем у Данте. Одну платформу со строевым лесом, которую до войны грузили за три часа 4 человека, сейчас по 10 часов грузили 200 человек, по 90 за веревку, а грузом своего легковесного тела пытались вкатить бревно. «Раз, два, взяли». Этот напев звучал как из-под земли.
Как-то утром на транзитном пути остановился эшелон платформ. На них лежало что-то белое, похожее на соль. Люди бросились к эшелону. Бойцы на вышках несколько раз выстрелили в воздух. Они не боялись, что кто-то убежит, зная, что все дошли. Так стреляли, для порядка. Люди пробовали белые кристаллы, они казались солеными, и все поголовно набивали этой «солью» карманы, шапки и другие тряпки. Ночью людей с сильными рвотами потащили в больницу. Около 300 человек умерло. Это была селитра.
* * *
В декабре мне повезло: бывший плановик Житомирский устроил меня помощником дневального в барак погрузочной бригады. Эта бригада была через день откомандирована на соседний лагпункт — Обжиг. Вещи их остались в бараке, и мы их караулили с дневальным, здоровенным рябым жуликом Мишкой по кличке Жеребец. Стояли трескучие морозы. В скором времени мы с Мишкой начали систематически обворовывать вещевую каптерку. Она находилась недалеко от нашего барака, ночью ее караулили эстонцы из хозобслуги.
