— Не давай этим подлюкам. И так не сдохнут.
Как потом я понял, те, кто отдавал хлеб, просто проиграли его в карты. Увидев у меня книжку Пильняка «О'кэй», ребята спросили, нужна ли она мне. Я ответил, что нет, так как я уже ее прочел.
— О! Прекрасно! Тогда давай замастырим колотушки (сделаем карты).
Я отдал им книгу. Они восхищались прекрасной вощеной бумагой, и «фабрика» заработала. В работу включились все. Одни протирали клейстер из хлеба: раскрошили хлеб в кружку, разбавили водой, получилась кашица. Двое натянули носовой платок, третий деревянной ложкой протер эту кашицу через материю, и на обратной стороне платка образовался молочного цвета клейстер. Другие самодельным ножом вырезали трафаретки, коптили галошу и получали великолепную сажу; толкли красный грифель, раздирали книжку, разрывая каждый лист на четыре равные дольки. Затем дольку склеивали с другой и клали сушиться. Когда все это высохло и было сосчитано, оказалось, что из этой книги может получиться восемь колод карт. Восторгам не было предела.
Складывая в стопочку по 32 карты, самый крупный специалист по изготовлению карт Иван-поп прижимал дощечкой к полу очередную пачку и довольно шустро обрезал карты, после чего они поступали к другим ребятам, которые проворно прикладывали и отпечатывали уже готовый трафарет красного и черного цвета, — получались почти настоящие карты.
Когда карты были готовы, часть колод быстро спрятали во вьюшку под потолком на случай шмона[9], остальные колоды пошли в ход — уселись играть, поставив одного к волчку, чтобы он его загораживал, если подойдет надзиратель.
Играли в основном в две игры: в буру, или 31, и в стос.
Удивила меня простота нравов в камере. Когда ходили на парашу, это никого не смущало, а под вечер один малый начал заниматься при всех онанизмом. Я был очень удивлен. Но все когда-нибудь бывает впервые.
Выходя на оправку, я оставлял записки в туалете для Юры и Саши. Через несколько дней за забором у реки показался мой дедушка в сопровождении пузатой Сони Радек. Нас разделяли приблизительно сто метров. Я начал махать, но они меня не замечали. Тогда мальчишки предложили мне следующий выход: написать записку, в ней изложить все свои желания, а потом положить ее в кусок твердо смятого хлеба и, не высовывая руки за решетку, бросить его, чтобы он пролетел между прутьями решетки. Первый же бросок был удачным. Дедушка подобрал комочек, развернул записочку и дал мне знать, что он все понял.
Так как большинство ребят было из детдома или приезжие, то к ним никто не приходил, и они ничего не получали с воли. Они сразу же попросили меня написать одну записку, чтобы дед купил плану (наркотик из конопли, который употребляется с куревом) и две змейки (тонкие пилки для перепиливания решетки), а как передать, они расскажут, когда все это будет в наличии. Я изложил все это в следующем послании, которое тем же способом переправил деду. Дед все понял и пошел с Соней отдать мне передачу.
Разговоры в камере были исключительно на темы о том, кто, когда и что украл и как прогулял украденное. Все это рассказывалось с большой фантазией и, конечно, с привиранием. Очень часто в рассказах фигурировали пьянки и девочки. У меня не укладывалось в голове, что такие маленькие мальчики в состоянии общаться с женщинами. Но я ошибался. У одного из пацанов[10] осталась пайка, он сохранил ее до вечера, а вечером спросил у голодающего Машки:
— Пожрать хочешь?
Он ответил:
— Да.
— Тогда снимай штаны.
Это произошло в уголке, трудно просматриваемом из волчка, у всех на глазах. Все это никого не удивляло, и я тоже делал вид, что меня это не удивляет. Такие случаи в дальнейшем повторялись очень часто. Пассивной стороной были одни и те же; им, как парням, не разрешалось пить из общей кружки, применялись и другие унижающие их ограничения. Иногда устраивалось такое состязание: несколько мальчишек одновременно начинали онанировать, и тому, кто кончал первым, проигравшие отдавали на следующий день по одному кусочку сахара.
Мои сокамерники на выдумки были неистощимы: часто кому-нибудь спящему между пальцев рук закладывались полоски бумаги, затем бумага поджигалась; когда она начинала жечь руки, парень просыпался и начинал махать руками. Это называлось «балалайка». То же самое, проделанное с ногами, называлось «велосипед».
