Чаще других людей на помощь героям приходили именно пастухи. Пастух Агелай спас Париса от гибели. У пастуха Малорка расположился на ночлег Геркулес, когда отправился совершать свой первый подвиг – сражаться с Немейским львом. Самыми верными, самыми преданными, самыми самоотверженными соратниками Одиссея были свинопас Эвмей и коровник Филойтий – недаром Эвмея, слугу и раба, Гомер называет «божественным».
Сами герои были пастухами. Пастухом был Парис. Пастухом был Геркулес, и только великий пастух и охотник мог выследить Киренейскую лань, обездвижить ее выстрелом из лука и целой и невредимой доставить к царю Эврисфею. Наш древний прародитель, Эней, тоже пас стада на горе Иде.
Пастухами были даже боги. И, например, Аполлон служил когда-то пастухом у троянского царя Лаомедонта. Афина на Итаке явилась Одиссею, приняв образ пастуха.
«А как будет «пастух» по-гречески?» – однажды спросил я тебя. Ты мне не ответил; как я догадываюсь, потому что сам не знал этого слова. Но на следующий день, вроде бы ни к селу ни к городу, ты вдруг объявил: «По-гречески «пастух» будет «поймен». И он же «пастырь, вождь». «А как будет «пастушество»?» – спросил я. «Такого слова нет в греческом языке, – решительно заявил ты (ты все свои заявления делал решительным тоном). Но через некоторое время добавил: – Пойменика – наверное, так можно перевести».
Одно ключевое слово было найдено. И мне предстояло найти второе.
«А как по-гречески будет «пятка», или «пята»?» – примерно через неделю спросил я. Ты снова не ответил и вновь на следующий день принес ответ: «птерна».
«Что это ты вдруг увлекся греческими словами?» – спросил ты.
Я не мог тебе тогда вразумительно ответить.
XXIV. Система, которая рождалась во мне, была еще слишком туманной. Ну вот, смотри. Я уже понял, что, как у Ахилла на теле было место, попав в которое, его можно было убить, так и у каждого человека есть своего рода «пятка», или «пята», то есть самое уязвимое и болезненное место. Причем «пятки» эти – наверняка не пятки, и не другие части тела, а некие части или точки души, или духа. И у каждого человека – разные и в разных местах. И не одна, а несколько. И, может быть, только одна ведет к смерти, а другие лишь причиняют боль, третьи вызывают раздражение, четвертые – удовольствие, пятые – восторг и восхищение. И некоторые из этих «пяток» человек тщательно скрывает, потому что они болезненные или сокровенные, а другие выставляет напоказ, чтобы или напугать, или привлечь к себе, или этими «пятками» заслонить и закрыть те «пятки», которые хочется спрятать и утаить.
И «пятки» эти похожи на головы Гидры, о которых ты мне рассказывал и которые для меня рисовал. И одна из этих голов – «бессмертная», то есть смертельная для человека, если ее срезать золотым серпом и прижечь головней.
И, разумеется, «пятками» и «головами» их можно называть только в мифе или сказке. А в реальной жизни их надо как-то иначе именовать. И если я назову их птернами – явится термин и устранится двусмысленность.
Смотри: несколько птерн есть у человека и одна Великая Птерна, «пята Ахилла» или «бессмертная голова Гидры», которую если вычислишь, нащупаешь и поразишь, то тайна его раскроется, полностью его себе подчинишь и даже убьешь, если того пожелаешь.
И тот человек, который посвящен в таинство птерн, который умеет вычислять и нащупывать, который обладает достаточными средствами, чтобы попасть издалека, пронзить со среднего расстояния, проткнуть в ближнем бою – этот человек должен быть пастухом, и охотником, и воином, и полководцем. А потому слово «пастух» для него не годится. И вместе с тем он должен быть Великим Пастухом – как Парис, победивший неуязвимого Ахилла; как Персей, убивший страшную Медузу Горгону; как Геркулес, сразивший Немейского льва и Лернейскую гидру.
И слово такое я тоже нашел с твоей помощью – поймен. И этим искусством – пойменикой – я когда-нибудь овладею и стану… нет, не героем, которым не могу и не хочу быть, а Великим Пойменом, вычисляющим, настигающим и сокрушающим самых разных героев!
XXV. Я не мог тогда рассказать тебе о своей зарождающейся Системе. Хотя бы потому, что, когда я спросил тебя: «Послушай, Луций, а у тебя есть «пята», то есть некое уязвимое место, которое было у Ахилла?», ты словно обиделся и сердито ответил:
