На хор Аня надела новенькие светло-коричневые туфли. На шерстяной носок, а то они велики. Так приятно в них бежать – кажется, они сами ее несут, как сапоги-скороходы. Лужи покрылись тонкой корочкой льда, отражающей свет фонарей, и когда касаешься ее носком туфли, лед нежно хрустит.
У Коновалова протез, но он ходит без палки. Нельзя даже сказать, что он хромает, просто медленно поднимает негнущуюся ногу, когда идет. Он очень высокий и красивый и ходит большими шагами. «Приди, весна, и снова пусть рощи оживут. Под шум ручья лесного цветы в лесу цветут. Пускай нас с солнцем вместе разбудит птичий гам! Мы станем бегать с песней по рощам и лугам». Какая радостная песня! Это Моцарт. Большие руки Владимира Васильевича летают в воздухе. «По рощам и лугам» трудно петь, надо голосом быстро соскакивать с одной нотки на другую – это форшлаги. В книжке Эмден учитель Алексей Степанович сказал Марине Петровой: «Сначала ты сыграешь Моцарта». Моцарт был гений, умер молодым, и похоронили его в общей могиле для бедняков. Аня представляла холодный, слякотный день, когда его хоронили, и ей было очень жалко Моцарта. Еще они учат песню «Гордость Китая – молодежь, ведет нас любимый вождь. Марш вперед, смелые, песнь борьбы звучит! Мы верим, мир победит…» Китайская музыка не похожа ни на какую другую, что Ане до сих пор приходилось слышать.
А Моцарта она уже слушала на пластинке. У них теперь есть радиола с проигрывателем и много пластинок. В этом полугодии они учатся во вторую смену, и Ане нравится оставаться утром дома одной. Она быстро делает уроки, потом заводит пластинки и поет вместе с ними. Сначала Шаляпин. «Как во городе было, во Казани» они поют вместе. А арию Лепорелло из оперы Моцарта «Дон Жуан» приходится только слушать, потому что он поет по-итальянски, как и Фигаро, тоже Моцарта. Потом Козловский. Какая красивая ария Вертера! Задумчивое: «Здесь вся моя душа…», потом арфа и оркестр, а потом – главное: «О, не буди меня, дыхание весны, о, не буди меня…» И вот уже грустное место: «И вот в долину к вам певец другой придет. Моей минувшей славы и значенья он уж там не найдет, обо мне он вздохнет», и звук постепенно нарастает, потом очень решительно «нет, не буди меня-а-а»– тянет Аня вместе с тенором, потом глубокий вдох и медленно, на выдохе – «зефир весны младой». Другая пластинка – «Замела метель дорожки, запорошила, кружева развесила вокруг», это тоже можно петь. И «У друзей не бывал я в Бухаресте, но душой мы всегда и всюду вместе» (тут она даже по-румынски подпевает «кэнтоскэнтрубой претенбетерга», Бернес поет очень разборчиво). И «Задумчивый голос Монтана», где «ветки каштанов, парижских каштанов, в окно заглянули ко мне». Она уже любит и Бухарест, и Париж, и каштаны, которых никогда не видела, но песни делают их близкими, как поет Бернес: «И сокращаются большие расстояния, когда поет далекий друг». Ей нравится Ив Монтан, но на своей пластинке он поет по-французски. Некоторые его песни переведены на русский язык, их поют другие: «Пустяк – помереть разок, по приказу, по приказу. Зато крест дадут на грудь те, кто шлет нас на войну…Прощай, милая моя, мы чеканим шаг и кричим “Ура!” Легко рисковать собой, слыша барабанный бой». И барабанщик выбивает дробь. Но лучше всего, конечно, «Опавшие листья»: «Опустел давно тот гранит, и твой след давно волною смыт. Только сердце у меня не камень, оно каждый шаг твой хранит». Здорово, когда хорошие песни и арии переведены на русский язык, тогда их можно петь самой сколько хочешь. А какие чудесные пластинки ставят, когда к родителям приходят гости и танцуют! «Два сольди», «Цветущий май», «Бесаме мучо». Папа хватает на руки маму в креп-сатиновом платье винного цвета, с шестнадцатью чередующимися клиньями на юбке, блестящими и матовыми, и кружит ее. Мама самая красивая.
А еще по утрам до школы Аня тайком читает книги, которые запирают в книжный шкаф, потому что ей еще рано их читать. Но она нашла, где папа прячет ключ, достает их и торопливо глотает, постоянно заглядывая вперед – ей не терпится узнать, что будет дальше. Папа ругает ее за это, говорит почему-то, что это как кошке под хвост заглядывать, но утром ее никто не видит. Как ей нравится храбрый летчик Саня Григорьев из «Двух капитанов» Каверина! Как здорово он сумел доказать, что экспедицию капитана Татаринова погубил его брат Николай! Как таинственно прекрасна молчаливая Марья Васильевна, которая все время курила! А Катя скучная какая-то, хоть и хорошая. Только непонятно, почему Саня так переживал, что сказал ей «я буду держать тебя в курсе»?
