Детские этюды - страница 24
— Прекрасная мысль, — говорит Стаза, — это мне нравится. Как это мне самой не пришло в голову… Ведь я не была там целый год.
И делала вид, будто её ужасно поразило предложение заглянуть в «Золотой колодец». Тут подал голос Человечек:
— Я тоже хочу видеть золотой колодец… Все уже видели золотой колодец, а я нет. Мне бы только разок взглянуть на него — взгляну разок, и хватит.
И, не дожидаясь разрешения, он начал быстро одеваться, чтобы не опоздать.
Ладно, отправились мы в «Золотой колодец» все вместе, лестница была бесконечной и, казалось, ведёт прямо на небеса. Шагали мы по этой лестнице, шагали, даже запыхались немного, а сердце так и колотилось: когда же наконец будет золотой колодец? Наверху были столы, прикрытые не слишком чистыми скатертями, официанты в серых куртках, и пахло шницелями.
— А когда же будет золотой колодец? — раздался вопрос.
— Садись, — велела Стаза, — а мы тебе закажем пирожные с кремом. Правда, он любит пирожные с кремом? Или закажите ему компот из ревеня.
Она придумала ещё множество разных блюд.
— Хорошо, — миролюбиво сказал Человечек, преисполненный великодушия тех, кто добрался до цели. — Мы поедим, а потом пойдём к золотому колодцу. — И робко спросил: — А какая вода в колодце? Ведь золото бывает совсем разное. Может, вода зелёная? А то ещё бывают высохшие колодцы, и на дне у них песок…
— Закажите ему блинчики с творогом, — сказала Стаза. — Правда, он любит блинчики с творогом?
— Я хочу видеть золотой колодец, — настойчиво произнёс Человечек. — И вообще зачем мы тут сидим? Я не хочу блинчиков, я хочу золотой колодец…
— Да ведь это и есть «Золотой колодец», дурачок, — сказала очень удивлённая Стаза. — Просто так называется ресторан.
Нам принесли шницели и пиво.
— Что это с вашим ребёнком? — продолжала удивляться Стаза. — Ты посмотри, как здесь красиво… Вы уже давали ему пиво? Или он пьёт лимонад?
И она ещё раз упрекнула нас, что мы не заказали компот из ревеня. Официанты разносили супы и кнедлики с салом. Все ели, пили, и никто не видел, как сверкала на краю белой тарелки маленькая капля — ну точь-в-точь детская слеза.
Мы гуляли вдвоём в Страшницах. Неподалёку от крематория стояла похоронная машина. В ней стоял гроб.
— Папа, — спросил Человечек, — это автофургон, правда?
— Да, — ответил я, — автофургон.
— А что он развозит?
— Покойников, — отвечаю.
— А что такое покойники?
— Мёртвые, — сказал я.
— То есть когда человек умирает?
— Да, сынок.
Он опечалился. Долго смотрел на погребальную машину, потом говорит:
— Папа, а где он лежит?
— Кто где лежит?
— Ну, покойник, — прошептал он.
— В кузове, — сказал я.
— В самом кузове?
Машина стояла чёрная, мрачная. Человечек ощутил страх перед смертью. Он посмотрел на меня очень испуганно и спросил:
— И каждый должен умереть?
— Каждый, — сказал я, — каждый, сыночек. Таков удел человека.
— Но ты умрёшь раньше, чем я? — спросил он с надеждой в голосе.
Я его утешил, сказав «да».
— Ну, пошли, — сказал я потом. — Свернём налево, там есть лужайка, а на ней растут ромашки и маргаритки.
— Папа, маргаритки тоже умирают?
— Или знаешь что, давай купим мороженое. Да не смотри ты на этот автомобиль…
Но он всё смотрел и смотрел и уже в полном отчаянии спросил:
— А покойнику обязательно лежать в кузове?
— Обязательно, — ответил я. — Какое ты хочешь мороженое? Сливочное?
Он всё стоял и смотрел: он едва не плакал.
— Папа, проговорил он наконец, — а можно мне, когда я умру, сесть рядом с шофёром?
— Можно, — говорю я, — конечно, можно. Только разговаривать с ним нельзя, это запрещено правилами уличного движения.
Он обещал молчать. И он очень обрадовался, даже подпрыгнул.
— Пойдём, сказал он, — нарвём ромашек, сделаем букет. Пока мы живы. А может, и кузнечика поймаем.
С тех пор он не боится смерти.
Я тоже не боюсь.
Раз нам разрешат сидеть рядом с шофёром…
Букет мы нарвали большой и красивый. Из ромашек, маргариток и одного лилового колокольчика.
А мороженое мы ели клубничное.
Мы чудесно провели время.
Скажете — благо писателю, который может в любой момент подозвать своего героя. Я имею в виду не то хрупкое, абстрактное существо, с которым художник общается один на один в глубоко духовной области, недоступной публике, а живого, взмыленного героя, который гоняет под окном на самокате и которому всегда можно крикнуть:
