Он помолчал, набирая сил для новой тирады.
– Никогда больше не отмечайте Рождество. Не поносите Его страдания своими вольностями. Уже несколько лет действует всеобщий обычай отказаться от соблюдения этого фривольного действа в пользу молитвы и поста. Пускай Рождество станет еще одним рабочим днем и не более того, иначе вас ждет кара небесная. Как бы вы ни грешили в эти недели в прошлые времена, теперь перед вами человек, который полон решимости поддерживать закон. На разгульные действия наложен запрет, а ослушников ждет вечный мрак, где на них не упадет ни луча вечного света.
Я говорю ясно. Пусть ваша трапеза будет простая, без мяса и жира, как полагается в пост. Не приносите в ваше жилище никаких зеленых веток из леса с языческими ягодами. Не позволяйте вашим детям выпрашивать сладости и безделушки, петь и танцевать. Одевайте их скромно и разумно. Наш Господь – и мясо, и питье для тех, кто Его любит. Он вознаградит ваше воздержание. Услышьте и усвойте слово Божие ради спасения души вашей. Амен.
Пастор приехал к ним в Михайлов день, в конце сентября. Хепзиба еще ни разу не видела его таким распаленным; слюни фонтаном летели с его губ. Она покосилась на скамью, где сидела ее кузина, Бланш Нортон; ее бледное лицо было обращено к пастору, белый как лед, на фоне траурной одежды красовался кружевной воротник; из-под изящной шапочки выбивались кольца волос. Ее единственная дочка Анона спокойно сидела, погруженная в свой поток мыслей, и не обращала внимания на пастора.
Волосы Бланш поседели буквально за ночь, когда она узнала, что ее супруг Кит был убит вместе с другими роялистами в 1644 г. в битве при Марстон-Муре. В их конгрегации были люди, которые с радостью собрали горькую жатву, ограбив ее – забрав недвижимое имущество и людей, за то, что ее семья поддерживала роялистов и не ходила по воскресеньям в церковь. Недавняя война разделила округу на два лагеря. Натаниэль не присоединился ни к тем, ни к другим; лишь платил деньги, когда требовалось, и всячески старался держаться в середине, никого не задевая. Он говорил всем, что ждет Божьего суда, который в своей мудрости покарает короля. А вот кузине Бланш пришлось заплатить потерей большей части ее земли за измену супруга – дорогая плата.
Странные мы родственницы, – думала Хепзиба; я маленькая и темноволосая, она высокая блондинка. У вдовы нашлось много поклонников, привлеченных ее миловидным обликом и оставшимися в ее собственности пахотными землями, но она предпочитала управлять хозяйством сама, словно Кит был жив и вот-вот мог вернуться. Вообще-то, Хепзиба и Бланш состояли в дальнем родстве. Отец Хепзибы выбрал более простую и понятную веру, а Бланш вышла замуж в семью папистов, поэтому, пока Бланш не овдовела, кузины встречались редко.
Отец счел Натаниэля Сноудена из Уинтергилла вполне подходящим женихом для невзрачной Хепзибы. Брак устраивал всех. Хепзиба мечтала о ребенке, и ей по душе была жизнь в каменном доме на склоне холма. Вот только, к ее большой печали, дети умирали сразу после рождения, несколько раз вдохнув воздух.
Указания пастора были чрезвычайно строгими для сельского прихода, где люди жили своим привычным укладом и мало обращали внимания на церковь. У пастора были свои шпионы в лице двух констеблей, Роберта Стикли и Томаса Карра. Когда можно было получить какую-либо выгоду хотя бы из крупиц информации, Стикли был тут как тут. Оба констебля неплохо нажились на смене правления.
Хепзиба не слишком возражала против запрета на празднование Рождества. Все-таки праздник требовал больших расходов – слугам подавай жареную говядину, пирог с бараниной и плум-порридж (овсянку с сухофруктами и медом). В душе она даже считала, что Рождество придумали городские торговцы, чтобы вытрясать из людей деньги. Слуги хотели игр, танцев и безделья, хотя всем известно, что танцы – от дьявола, ведь после Рождества много служанок оказывались брюхатыми.
Пускай себе разоряются бакалейщики, торговцы пряностями и коробейники. Она лучше потратит сбереженные деньги на хорошего барана или племенную овцу. Можно ведь заколоть поросенка, а его голову пустить на студень и начинку для пирогов.
