— Мы теперь просто так никому не дадимся, верняк?
— Верняк… верняк…
— Точно, мы лучше сдохнем!
— Не дадим себя разлучить, девчонки!
— Мы им покажем! А пошли, изобьём сестру! Она такая сволочь!
— Точно, пошли! Вот обосрётся-то! Только, чур, все вместе!
— Вместе… — В оливковых глазах Соли начали вращение хороводы безумных звёзд. — Мы пойдём вниз и будем утром ждать их всех с ножами, все вместе. Директора и всех остальных, верняк?
— Верняк, — засмеялись Галка и Роза. Восьмой класс славился своей дружбой.
По лицу любимой промелькнула тень,
Вспыхнул взгляд, обычно очень кроткий,
И последнее, что помню в этот день —
Чёрный диск чугунной сковородки…
Автор неизвестен
Увесистый булыжник разбил лобовое стекло. Триплекс выдержал, превратив мир в паутину переливчатых осколков. Пару мгновений Гризли сидел, зажмурившись, слушая неровное трепыхание сердца. Мотор позвякивал, остывая.
Он ездил без очков. Слегка иная траектория полёта — и глаза нашпиговало бы стеклом.
Гризли вытащил ключ зажигания и пошарил под сиденьем, нащупывая сапёрную лопатку. Нелепые поползновения — лопатка и топорик ничем ему не могли помочь. Кидались наверняка мальчишки, и наверняка давно убежали…
Тем не менее, он крайне осторожно выставил наружу ногу, сжимая своё оружие под полой куртки. «Фиат» замер на асфальтированном пятачке во дворе Маринкиного дома, между зарослями жасмина и детской игровой площадкой. Слева отдыхала белая «ауди», места справа пустовали. прямо перед капотом поблёскивал свежей побелкой кирпичный забор, отделявший загончик для мусорного бака. Из голых кустов на искалеченный автомобиль настороженно пялились носатая старуха и чем-то похожая на неё такса.
— Приехали, — сказал им Гризли.
Так и не дозвонившись бывшей жене, он решил, что лучше приехать и объединить умы.
Её Яков, скорее всего, до вечера на службе, но это ему только на руку. Если Марина не начнёт психовать, вместе они придумают, как вытащить Лолу.
Правда, со связью происходили неприятные чудеса. Гризли четырежды набирал номер полицейского капитана, и четырежды слушал гудки. Бузина не отвечал ни утром, ни вечером. На пятой попытке трубка разразилась визгливой бранью. Гризли не мог вклинить слово посреди словесного поноса, минуты две отупело слушал матерщину и обрывки песен в исполнении сиплого баритона. Голос певца подозрительно напоминал воркование капитана Бузины, но Гризли подобное толкование разом отмёл. Объяснение напрашивалось одно — доблестный следователь потерял мобильный телефон.
Слишком много странностей одновременно.
Дочери он звонить пока не отваживался. Теперь следовало набраться храбрости перед разговором с бывшей женой. По сути, Марине не в чем было его обвинять, учитывая, что она сама выпустила утром дочь из дому. Однако на дисплее телефона светилось восемь вызовов от неё и два текстовых сообщения, не предвещавших ничего хорошего.
Гризли вздохнул и в который раз набрал повтор. Как ни странно, Марина трубку тоже не брала.
Юный метатель камней не показывался, но где-то наверху хлопнула рама. Гризли задрал голову. На площадке шестого, последнего этажа возле открытого окна стоял мальчик или мужчина, силуэт явно мужской. Стекло отбрасывало блики, подробнее Гризли не мог рассмотреть.
— Эй, ты! — Гризли шагнул к подъезду. — А ну стой! Это ты кинул?
Человек наверху рассмеялся и исчез, отпрянув назад. Он мог скрыться в одной из квартир, мог спуститься и выйти с другой стороны, мог уйти через чердак. Гризли подёргал ручку на железной двери подъезда и отступил. Как назло, никого навстречу.
До него только теперь начало доходить, что произошло. На капоте, изрядно оцарапав краску, покоился здоровенный кусок бетона с торчащей из него арматурой. Совершенно очевидно, что подобную тяжесть не могли запросто метнуть из ближайшей подворотни, а только сверху. В стекло не целили, просто швырнули из окна или с крыши. Гризли вспомнились передачи про прошлогодние парижские беспорядки. Но во Франции поджигатели орудовали ночами и не бросались в случайных людей. Кроме того, Марина жила в старом аристократическом районе, где отродясь не водились эмигранты и краснокожие. Здесь на лавочках и в беседках в тёплое время года могли вальяжно заседать местные пропойцы, вот, пожалуй, и весь асоциальный элемент. Под столетними липами даже пьяницы отличались вежливостью. Встречая знакомых и незнакомых, они по-гусарски прикасались кончиками пальцев к пыльным широкополым шляпам, а, покупая дешёвое пойло, деликатно уступали очередь своим потрёпанным дамам.
