Сборы занимают у Игорей примерно полчаса. В «Мечту» кладутся все новые оправы, какие у нас есть, в том числе и те детские, в которых мы играли в «Каменное лицо». Ещё пятнадцать минут уходит на приведение себя в порядок и завязывание Климову моего галстука, поскольку тот почему-то явился сегодня без оного. Наконец, к двум часам всё готово к отъезду. Чемодан собран, шефья приведены в порядок, машина с Розовым внутри ждёт у главного входа «Гипромедтехники».
– Не вздумай смыться раньше, – говорит мне на прощанье Востоков, – мне было видение, что к концу рабочего к нам нагрянут клиенты.
Я беру под козырёк:
– Не извольте сомневаться, ваше генеральское директорство! От звонка до звонка!
– Гляди, проверю, – скептически прищуривает глаза Игорь.
– А мы ему из оптики позвоним, – предлагает Климов, – без пяти шесть.
– Меня оскорбляет ваше недоверие, господа директоры, – обиженным тоном заявляю я, – разве за мной водилось что-нибудь подобное?
Востоков многозначительно поднимает палец:
– Капитализм, Валера, есть учёт и контроль.
– Мне кажется, вы не очень верно цитируете классиков… – начинаю я, но в ответ слышу только хлопок входной двери. Шефья, наконец, отбыли.
«Контролёры хреновы, – устало думаю я – кто только вас будет контролировать…»
Обозначенный выше инвойс я перевожу, конечно, не за семь, а примерно минут за сорок. У меня уже раз десятый возникает желание позвонить Татьяне, но я дал себе слово, что позвоню только после того, как последнее английское слово в документе станет русским.
И вот, наконец, наступает момент, когда на экране не остаётся ни одной латинской буквы. Я отправляю документ на печать, и пока наш видавший виды «Epson» хлюпает дюзами, набираю номер, который успел запомнить. На том конце трубку поднимают мгновенно, будто сидящий там знал, что я позвоню именно в этот момент.
– Агентство «Идея – дисконт»! – слышу я бодрый женский голос. – Добрый день!
– Здравствуйте! – столь же бодро говорю я. – Будьте добры Татьяну!
– А вам какую? – уже не так бодро интересуются на том конце.
– Честно говоря, не знаю… – говорю я, мысленно разводя руками, – у неё фамилия на «А»…
– На «А» у нас только Аннушкина, – отвечает голос, и после паузы добавляет: – Это я.
Еле сдерживаюсь, чтобы не прыснуть в трубку.
– Привет, это Валерий, – сообщаю я настолько серьёзно, насколько могу.
– Валерий? Какой Валерий? – переспрашивает трубка.
– Ну, Лерик. Мы познакомились в «Жёлтой кофте», в пятницу. Тогда ещё Дон Москито, ну, мой товарищ, со сцены упал… а потом мы к вам подсели… Нас трое было, то есть с Доном Москито четверо, – достаточно сбивчиво поясняю я, и от глупости сказанного мне становится очень неловко.
В трубке слышится сначала молчание, а затем издевательский смешок.
– На самом деле, я сразу поняла, с кем говорю – у тебя голос очень необычный. Здравствуй, Лерик.
Камень, размером с вагон метро, всё время болтавшийся у меня в районе солнечного сплетения, отрывается и отчаливает в небытие.
– Привет, Тань – говорю я с облегчением, – как дела?
– Нормально. А у тебя?
– Тоже ничего. Я, это, звонил в выходные, только никто трубку не брал, – в порыве вдохновения вру я.
– Понятное дело, никто не брал, – хмыкает Татьяна, – это же рабочий телефон.
– Я думал, ты дала мне домашний.
– У меня почти нет домашнего телефона.
– Что значит, почти нет? – не понимаю я.
– Это значит, что телефон есть, но он спаренный, а соседка по нему постоянно треплется.
– Понятно. Тяжкое наследие советского режима.
– Можно и так сказать. – Татьяна делает долгую паузу, словно готовится сказать что-то очень важное, но произносит следующее: – Скажи мне, милый ребёнок, у тебя на сегодня какой план?
– Честно говоря, никакого, – отвечаю я, а сам быстро соображаю, сколько у меня наличных денег, – может, просто…
– Тогда, есть предложение, – обрывает меня она, – мне тут сказали, что в «Третьяковке» после реставрации открыли Врубелевский зал. Ты как насчёт Врубеля?
Избавляюсь ещё от одного вагона – билеты в Третьяковку я себе точно смогу позволить.
– «Демон», Врубель. Я бы дал больше, – говорю я голосом дорогого Леонида Ильича.
