– Гиперборея,– ответил тот надтреснутым, простуженным голосом и закашлялся.
– Страна блаженных? – спросил Кирилл.
– Именно. Та самая страна блаженных, где люди устают от счастья,– человек в капюшоне говорил на странном наречии, отдаленно напоминавшем французский, но Кирилл почему-то его прекрасно понимал.– Солнце здесь заходит только один раз в год, земля ежегодно дает по два урожая, жители отличаются необычайным долголетием... Все так и есть, только солнца не видно в дыму пожарищ, два урожая в год снимает здесь смерть, а жители этой страны еще долго сохраняются под снегом и льдом...
Плечи собеседника заходили то ли от кашля, то ли от смеха.
– Куда мы идем? – попробовал Кирилл задать еще один вопрос.
– В Каракорум... В логово Левиафана восточного... «Кто может отворить двери лица его? Круг зубов его – ужас. Крепкие щиты его – великолепие; они скреплены как бы твердою печатью... От его чиханья показывается свет; глаза у него, как ресницы зари. Из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя... Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов...» Туда наша с тобой невольничья дорога. Только твой хозяин – вон, дремлет в седле, завывает какую-то языческую молитву, а мой... «Это – верх путей Божиих: только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой...» С этим мечом я и иду к татарскому владыке. Меч этот – слово Божие...
– Так ты надеешься обратить монголов в христианскую веру? – догадался Кирилл.
Человек в капюшоне усмехнулся.
– Моя дорога очень долгая. Очень долгая,– не сразу отозвался миссионер.– Сколько раз я говорил с ними в дороге! Сколько раз пытался заглядывать в их узкие глаза! Они только хищные рты кривят в усмешке и шипят мне, как змеи, свою степную правду. «Боги гонят под наши стрелы добычу, засевают степи сочной травой, дают обильный приплод нашим кобылицам. Они сковывают страхом сердца наших врагов, отдают нам его женщин, раздувают пламя пожаров над вражеским городом,– так отвечают они мне.– Ваш же Бог – бездельник и лоботряс. Он много говорит, но мало делает. Он развратил вас, посеял между единоверцами вражду. Вы душите и режете друг друга, а мы едины, как лук, стрела и тетива. Потому мы скоро дойдем до последнего моря... Зачем же ты так спешишь в Каракорум, если он скоро сам придет к тебе?» Так говорили они или еще обязательно мне скажут.
– Ты не веришь в свою миссию? Как же ты можешь совершать такое опасное путешествие без веры в успех? Зачем же ты туда едешь?
– Ты спрашиваешь меня: зачем я еду к Левиафану? – Монах отодвинул тяжелый капюшон и краем глаза покосился на Кирилла.– Я не надеюсь вдеть в нос Левиафану кольцо и повести его, как быка, за собой в Рим или к королю Людовику. Я не так глуп, чтобы ехать за этим через страны и народы. Я надеюсь найти там кольцо...
Кириллу показалось, что странный монах назвал его по имени или это просто скрипнула деревянная ось телеги, нагруженной Святым Писанием.
– Кольцо?
– Оно затерялось где-то... Всплывает то тут, то там...– Монах забормотал что-то невнятное, но порусски.– В двенадцатый год по перенесении чудотворного образа Николина из Корсуни оно явилось на свет последний раз. Княгиня Евпраксиния владела им. Когда муж ее князь Федор Юрьевич Рязанский собирал дары Батыю, она сняла его с пальца и положила среди прочих сокровищ, как свой выкуп за Рязань... Не помогли ни дары, ни кольцо. Зарезали Федора Юрьевича Рязанского, княгиня Евпраксиния кинулась с высокого терема с младенцем на руках, а Рязань спалили дотла... Кольцо же не помогает никому, а наоборот... Никто не знает... Я знаю... Все из-за кольца, все из-за него, проклятого... Где его теперь искать?.. В Орде? У какой-нибудь из этих диких язычниц в юрте? Где оно?.. Устал я, Кирилл... Очень я устал...
Кирилл вздрогнул, потому что узнал этот голос. Он сделал два быстрых шага, насколько позволяла налипшая на ноги грязь. Ухватившись рукой за край телеги, другой сорвал капюшон с головы монаха...
– Женька! Это ты? Не может быть...
– Почему?! – удивился тот в ответ.– Все может быть, Кирилл, запомни – все может быть...
