Весь первый семестр Марков прятался от Акентьева. Мама интеллигентно врала, что Кирилл в колхозе, у бабушки, будет поздно или неизвестно когда. Акентьев также интеллигентно делал вид, что верит в его отсутствие и не ощущает каким-то беспроводным чувством, что Кирилл в этот момент делает матери страшные глаза, мотает головой в двух метрах от телефонной мембраны и машет руками, как бы отгоняя кровососущих насекомых. Саша звонил все реже, а потом и вовсе перестал. Кирилл мысленно попрощался с Акентьевым навсегда, и на душе у него стало гораздо спокойнее.
Он в меру прогуливал лекции, пил портвейн «777» со своими институтскими приятелями, хмелея больше от чувства лидерства в их небольшой компании, которое он испытывал, пожалуй, впервые в жизни. Власть симпатии, обаяния, остроумия... Где все это было раньше? Почему оно не раскрылось в школе, где было столько симпатичных девчонок, или во дворе, среди пацанов? Его просто задавили, подчинили, ловко отодвинули на второй план. Кто отодвинул? Понятно кто...
– Мама! Если будет звонить этот... меня нет дома. Уехал в стройотряд, на практику.
– Кирюша, какой зимой может быть стройотряд? И почему ты называешь Сашу «этот»? Очень интеллигентный мальчик, между прочим, сын известного режиссера. Тетя Марина достала нам билеты на спектакль «Вечно живой», как раз в постановке Владимира Акентьева...
– Сходи, сходи. Видимо, захватывающая пьеса. Что-то, судя по названию, про Вечного Жида, Агасфера...
– Не придумывай! Между прочим, когда ты последний раз был в театре?
– Начинается. Достаточно с меня театра эпюров, опок и crankshaft’ов...
– What is this? – старательно произнесла мама.
– Всего лишь «коленчатый вал»,– грустно выдохнул Кирилл.
Он, конечно, лукавил насчет «всего лишь». Открыв в себе способность притягивать людей, даже небольшими группами, Кирилл решил осуществить свою давнишнюю мечту – стать любовником красивой и опытной женщины. И crankshaft в этой механике играл непоследнюю роль...
Как ни странно, но под руководством Иволгина Кирилл получил все допуски без проблем, даже коллоквиум по высшей математике сдал страшному Коршунову с первого раза на «хорошо». Хотя сам Дима Иволгин миновал его только со второй попытки.
Страшным клекотом звучало слово «коллоквиум» для студентов-судомехаников и корабелов. Коршунов, втянув голову в плечи, сквозь очки рассматривал очередную жертву. Когда же сошлись за столом две птичьи фамилии, хищник не мог не выпустить когтей, и бедный Иволгин вылетел из аудитории изрядно ощипанным.
– Кто так принимает коллоквиум! – возмущался Дима.– Ерунда какая-то! Надо пожаловаться на него на кафедру высшей математики! Или жене его...
Первая сессия подходила к концу, и оставался последний экзамен по истории партии. В зачетке Кирилла были уже три оценки «хорошо».
– Хорошо, хорошо, хорошо,– повторял он их на разные лады, покачиваясь в двадцать восьмом трамвае, словно соглашался с кем-то, может, со своим строгим отцом.
По крайней мере кончились числа, матрицы, холодные и горячие обработки, плоскости. В истории партии хотя бы действуют люди, пусть и представленные в виде организованных и сплоченных масс. В истории партии есть хоть что-то человеческое...
«Довели! – подумал Кирилл.– Историю партии полюбил! До чего довели человека, сволочи!»
К сволочам он относил отца, заставившего его идти в корабелы, по его, так сказать, стопам; замдекана, всех ливтовских преподавателей. Мысленно он сажал их всех в баржу, типа «река—море», завозил на прощание в иностранный порт, чтоб помучились напоследок, а потом топил под звуки битловской «Желтой подводной лодки»...
– Вы так посмотрели на меня, будто я наступила вам на ногу.
Марков сморгнул видение кормы, вертикально уходившей в глубины Балтийского моря. На Кирилла смотрело лукавыми глазками ангельское личико. В голове завертелись дурацкие фразы, будто из военного разговорника: «Как вас зовут? Мы с вами раньше не встречались? Вы, случайно, не снимались в кино? Сколько в вашей части пулеметов? Как зовут вашего командира?» Но она сказала сама:
– Мне даже показалось, что вы мысленно выругались. Мы что, с вами раньше встречались, и я вас чем-то обидела?
