– Вадим, я не уверен еще окончательно, но мне кажется, что я сильно изменился. Стал совсем другим человеком, которого ты не знаешь, и неизвестно, сможешь ли ты принять меня такого, каким я стал.
– И это все?!
– Разве этого недостаточно?
– Кирилл! – На секунду даже показалось, что жизни Домового угрожает опасность от переполняющих его чувств.– Неужели ты такого невысокого мнения обо мне? Я ведь прекрасно понимаю, каким тяжелым для тебя стал этот год. Я много думал и думаю про тебя. Столько перенести, столько выдержать. Ты... Ты...– От волнения Иволгин не находил слов и достаточного количества превосходных степеней.– Ты – настоящий герой! Мы все: Костик, Кисс, другие ребята, все гордимся тобой!
– Извини, Вадим,– Марков поднялся со скамейки,– я устал и пойду в палату. До свидания.
– До свидания...– Изумленный Домовой протянул руку, но Кирилл уже повернулся к нему спиной и зашагал в сторону клиники.
– Кира! – Но никакой реакции не последовало. Марков ровными шагами подходил к повороту аллеи.
– Кира! – повторное обращение так же повисло в воздухе.– Запомни, я жду тебя. В любое время!
Но выздоравливающий уже скрылся за поворотом.
Заплакала Верочка, разбуженная родительскими криками. Вадим поспешил к дочке, поправил сбившиеся пинетки на пухлых ножках, укоризненно закудахтал, поправляя одеяльце и подстилку:
– Да-да, и у нас характер! И у нас потребность в заботе и внимании! – Ребенок притих.– О, папа так и знал. Но ничего, у нас на этот случай найдется запасная пеленка, так что до дома – ни-ни! Только терпеть,– он устроил Верочку на согнутой в локте левой руке и принялся ловко менять пеленку в коляске.– Договорились?
Забавная, как игрушечный пупс, Вера загукала в ответ на родительское обращение и розовыми ручонками, широко расставив пальцы, ухватила папашу за волосы.
– Ох,– эмоциональной глубине вздоха, что в тот момент издал Домовой, позавидовал бы любой крепкий деревенский хозяин.– И что же мне со всеми вами делать?
Выписка, как и ожидалось всеми, прошла спокойно и без задержек. Анатолий Григорьевич собрался было проводить бывшего пациента до ближайшей остановки, но в проходной Бехтеревки Кирилл, сначала согласившийся на предложение врача, переменил свое решение.
– Спасибо, дальше я сам справлюсь.
Курилов молча пожал юноше руку, ободряюще улыбнулся и ограничился кратким напутствием:
– Если что, Кирилл, не стесняйтесь.
За воротами клиники юношу встречала Большая Вольная Жизнь.
Словно желая проверить готовность Кирилла к встрече с нею, она сразу же, как только мощная гидравлика вернула окованную железом дверь проходной на привычное место, обрушила на него учащенный ритм городских улиц, заполненных техногенными звуками и запахами строительства развитого социализма. Оценив обстановку и не найдя в хорошо знакомых видах улицы Седова особых изменений, он свернул направо и направился к метро.
Через несколько шагов Кирилл остановился. Противоположная сторона улицы, укрытая спасительной тенью нарядных домиков, построенных пленными немецко-фашистскими захватчиками, притягивала к себе, как магнит, и казалась оазисом, полным прохладного блаженства, в отличие залитой солнцем и заставленной пыльными тополями, на которой он стоял.
Кирилл подошел к ближнему переходу и замер у светофора.
Он улыбался, узнавая вроде бы привычные и одновременно новые для его восприятия модели грузовиков и легковушек, автобусов и прочих обитателей автомобильного мира. Юркий «москвичонок-каблук» с эмблемой почтового ведомства на борту, хлебный фургон, блестящий новой краской, апельсиновая «татра». Сколько же времени он не видел обыкновенного такси? Юноша ухмыльнулся. Средневековая Англия, битвы и погони, сухие и вязкие ветры коридоров времени – вот они, привычные картинки его новой жизни. А обыкновенный ленинградский таксомотор, набитый пестрыми цыганками так, что задние рессоры основательно просели,– для него диковинка.
Чуден, чуден белый свет.
– Сын!
Прямо на белых полосах пешеходной зебры остановилась черная «Волга». В первое мгновение Кирилл не узнал отца. Помолодевший, загорелый чуть ли не до угольной черноты, в модных импортных очках – солнцезащитных «хамелеонах» – Марков-старший больше походил на персонаж из заграничной жизни, чем на красного директора.
