Пусть суслик уведет ваш взор
В одну из этих длинных нор,
Что входом смотрят на восток,
А выходом – на запад...—
она заглянула в бронзовый пах. Смотреть было не на что. Не то по стыдливости потомков, не то по нерадивости реставраторов, искомый предмет скорее угадывался, нежели существовал. Пальцы ног затекли, и Джейн, потеряв равновесие, опустилась на всю ступню, отшатнувшись назад.
– Простите,– раздался голос, и девушка подняла глаза. Ее губы неслышно продолжали шептать:
Чей ход петляет, как змея,
Где осыпается земля
И где бессильны вам помочь,
Чтоб разогнать и мрак, и ночь.
Мотыга и лопата...
Перед ней стоял Кирилл Марков...
«Не молчи, не молчи!» – внутри Джейн истошно вопила судьба. Она выдохнула первое, что пришло на ум:
– Львиный мостик...
«Леди Неожиданность», «Леди Прекрасная Внезапность», «Леди Счастливая Случайность» – все эти бесконечные эпитеты звучали только по-русски, и только тогда, когда их произносил Кирилл.
Их быстрое и полное сближение, Джейн отдавала себе в этом отчет, происходило в совершенно другом, бесконечно далеком от разведки Ее Величества, измерении. Но не исключало тех задач и целей, что стояли перед юной сотрудницей МИ-5.
Она даже удивлялась самой себе, насколько необременительным было это раздвоение ее интересов, личного и профессионального. Как-то сразу, чем-то исключительно женским, Джейн почувствовала, что встреча с ней затронула те потаенные струны души Кирилла, которых до нее не касалась ни одна посторонняя рука.
Его открытость и бездна обаятельной искренности вызывали у девушки ответные эмоции такой глубины и силы, что иногда, особенно после близости, она чувствовала себя полностью растворенной в этом славянском мальчишке. Да-да, именно мальчишке, что шел по жизни легко и непринужденно, ни разу не встретив на своем пути настоящего горя и неотвратимости утрат.
Они лежали в комнате Кирилла, отделенные от жемчужных ленинградских сумерек чуть колышущейся тюлевой занавеской. Утомленный юноша ровно дышал во сне, а за окном шумели механизированные дожди поливальных машин...
Дедушка помог Джейн устроиться на высоком кожаном диване огромного «роллс-ройса» Фаррагутов. На девочке было черное траурное платье с бархатными обшлагами и воротником из того же материала, на белокурой головке – траурная шляпка с вуалеткой.
Машина недолго петляла среди ближних к Фаррагуту холмов и наконец остановилась у старого кладбища в Соммерсби. Сэр Огастес взял Джейн за руку, и они двинулись сквозь толпу людей со скорбными лицами.
У свежевырытой могилы размеренно читал молитвы священник в белой епитрахили. Не более чем в четырех метрах от могильного края застыл взвод в парадной форме. Джейн, как завороженная, смотрела на белые кожаные гамаши с бронзовыми пуговицами, на затворы старых «лиэнфилдов», церемониально прижатых к белым широким перевязям портупей на уровне груди. Белая лайка перчаток на красной древесине лож и прикладов.
Подъехал огромный, будто автобус, катафалк. Шестеро морских офицеров установили на деревянном помосте большой белый гроб.
– Мама там? – Восьмилетняя Джейн пальчиком, затянутым в черную паутинку перчатки, показала на гроб, одновременно поворачивая личико к деду. Тот коротко кивнул. Девочка вырвала свою ручонку и бросилась бежать прочь от могилы.
Кто-то пытался ее остановить, но она не давалась, ловко увертываясь или громко крича. Добежав до семейного «ройса» с открытой задней дверью, стоявшего особняком от остальных машин, она с разбегу бросилась на холодную кожу сиденья и зарыдала...
– Барни, я забыл спички.
– Держи,– голоса были незнакомы, и очнувшаяся Джейн замерла в своем убежище, как мышка.
– Ненавижу эту официальную скорбь.– Внезапный сухой винтовочный залп разорвал воздух.– Лучше бы этих молодцов бросили ей на помощь там, в Бейруте.
– Как сказать, Эндрю, за Кэролайн мало волновались.
– Ага, все надеялись на ее муженька, вот и получили.
– Политика – грязная вещь, извини за банальность, старина.
– Это правда, что Фаррагуту пришлось выкупать ее тело?
– Сто тысяч фунтов.
– Ливанских?
– Разве сэр Огастес – ливанец?
– Интересно, как она шла на расстрел?
