Билл Чесс поглядел на меня, и лицо его опять потемнело.
— Ты лучше его спроси, он мастер совать нос в чужие дела. Или он тебе уже все выложил на блюдечке?
Пэттон даже не покосился на меня. Разглядывая горный хребет далеко за озером, он мягко сказал:
— Мистер Марлоу и вовсе ничего мне не рассказывал, Билл, — только о том, как тело вынырнуло из воды и кто это был. И что Мьюриэл ушла, как ты считаешь, и оставила записку, которую ты ему показывал. Вроде бы ничего дурного в этом нет — или как?
Вновь наступила тишина. Билл Чесс уставился на прикрытый одеялом труп, лежащий в нескольких футах от него. Он стиснул кулаки, и тяжелая слеза скатилась по его щеке.
— Миссис Кингсли была здесь, — сказал он. — Она уехала отсюда в тот же день. На других дачах никого не было. Перри и Фаркары в этом году вообще не показывались.
Пэттон молча кивнул. Какая-то заряженная пустота повисла в воздухе, словно что-то невысказанное было очевидно для всех и это незачем было произносить.
И тогда Билл Чесс яростно сказал:
— Да забирайте же меня, сучьи вы дети! Конечно, это моих рук дело! Я ее утопил. Она была моей женой, и я любил ее. Я подлец, всегда был подлецом и останусь подлецом, и все равно я любил ее. Вам, мужики, этого, может, не понять. Даже и не пытайтесь. Забирайте меня, чтоб вас!..
На это никто ничего не сказал.
Билл Чесс посмотрел на свой литой загорелый кулак, злобно размахнулся и изо всей силы ударил себе в лицо.
— Ты, паскудный сукин сын, — выдохнул он хриплым шепотом.
Из его носа потекла кровь. Он стоял, а кровь стекала на его губу, в уголки рта, на кончик подбородка. Первая капля лениво упала на рубашку.
— Придется мне, Билл, свезти тебя вниз для допроса. Сам понимаешь. Мы же тебя не обвиняем ни в чем, но там, внизу, с тобой захотят поговорить.
— Переодеться можно? — тяжело выговорил Билл.
— Само собой. Сходи с ним, Энди. И посмотри, не найдется ли чего, чтобы завернуть вот это.
Они ушли по тропке вдоль берега. Доктор кашлянул, посмотрел на гладь озера и вздохнул.
— Давай отправим тело в моем санитарном автомобиле, а, Джим?
Пэттон покачал головой.
— Нет, док. Округ у нас бедный. Я думаю, ее можно свезти вниз дешевле, чем в твоей карете.
Доктор ушел, сердито бросив через плечо:
— Может, ты захочешь устроить похороны за мой счет? Так ты скажи, не стесняйся.
— Ну это уже не разговор, — вздохнул Пэттон.
Гостиница «Голова индейца» в Пума-Пойнте представляла собой коричневое здание, расположенное на углу против нового танцевального зала. Я припарковал машину перед гостиницей и воспользовался ее туалетом, чтобы умыть лицо и руки и вычесать из волос сосновые иголки, прежде чем пройти в примыкающую к холлу закусочную. Помещение было битком набито особями мужского пола в блейзерах и винных парах, а также особями женского пола в раскатах пронзительного смеха, ярко-красных ногтях и грязи на костяшках пальцев. Менеджер этого заведения, второсортный «крутой парень» при жилетке без пиджака и жеваной сигаре бдительно слонялся между столиками. Возле кассы какой-то блондин, сражаясь с небольшим приемником, пытался поймать последние известия с фронта, но приемник был насыщен атмосферными помехами не меньше, чем мое картофельное пюре — водой. В дальнем углу зала пятичленный оркестр народных инструментов, обряженный в плохо сшитые белые пиджаки и пурпурные рубашки, пытался пробиться сквозь шум ссоры у бара, посылая фальшивые улыбки в густой сигаретный туман и гул пьяных голосов. Лето, этот ласковый сезон, было в полном разгаре в Пума-Пойнте.
Я торопливо проглотил нечто под названием «дежурное меню», выпил и даже сумел удержать в желудке напиток, который они выдавали за бренди, и вышел на главную улицу. Солнце еще светило вовсю, но уже загорелись первые неоновые вывески, и вечер закачался, закружил свою карусель под жизнерадостную перекличку автомобильных гудков, детских криков, стука шаров в кегельбанах, веселых щелчков мелкокалиберок в тирах, взбесившихся музыкальных автоматов — и все это под резкие лающие раскаты быстроходных катеров на озере, спешащих с таким видом, будто они состязаются наперегонки со смертью.
