«Игорный дом, – мысленно повторила Мёрдок его слова. – Боже мой, вся моя жизнь – игорный дом с сопутствующими развлечениями и контингентом».
– Я думал, что Дейзи и Прескотт меня поддержат, но они поддержали его.
– Его, это кого?
Отец вздохнул и подлил ещё виски.
– У нас здесь тоже есть криминальные боссы, Мэдлин. Везде есть те, кто держит в руках всю власть, и что я могу противопоставить им? Беспомощный старик, с которого нечего взять и которому практически нечего терять, потому что самое дорогое, что было у меня в жизни, я потерял много лет назад, – он посмотрел на дочь, потом перевёл взгляд на висевший над камином портрет супруги.
– Если бы не эти письма, я бы давно перестал бороться.
– Какие письма? – фраза отца отвлекла Эм от тягостных воспоминаний.
– Твои письма.
– Я не писала тебе.
Ни одного, ни разу. За все десять лет разрыва она лишь однажды попыталась узнать, как он живёт, и то не хватило смелости сделать это лично, и она отправила Бенкси.
– Нет? А кто же тогда? – удивился отец. – Я получаю их каждое Рождество, и каждый раз на них нет обратного адреса, только номер почтового отделения в Кентукки.
– И что в них написано?
– Что у тебя всё в порядке. Ты жива и здорова, у тебя есть работа и друзья. Там никогда не упоминалось, что за работа и что за друзья, но мне всегда хотелось верить, что… что ты не пошла по кривой дорожке, а потом ко мне заявляется Прескотт и рассказывает все эти небылицы про то, что частный детектив – твоя работа, а друзья – гангстеры, и что ты ведешь себя наравне с мужчинами, а то и покруче некоторых мужчин. Мы даже чуть не подрались в тот день из-за этих его слов. Не мог я поверить, что моя милая и нежная Мэдди стала… такой, но сегодня я видел, как ты вела себя, и знаешь, я этого не одобряю, и мне это всё очень не по душе, но… я горжусь тобой.
За эти слова Мёрдок была готова продать душу дьяволу. Но стараясь не показывать вида, она глотнула виски.
– А ещё я наблюдал за мистером Флемингом. Вчера он показался мне неотёсанным грубияном, но сегодня я увидел, как он относится к тебе и как умеет себя держать. Не каждый сохранит подобное хладнокровие, когда толпа кричит в лицо: «Убийца!» У меня нет и сотой доли его самообладания. Я и сейчас сижу здесь, трусливо поджав хвост, вместо того чтобы пойти туда и посмотреть в глаза всем этим людям. Наверняка тебе уже сказали, что видели меня утром с Прескоттом.
– Нет, – ответила Эм, холодея от того, что они наконец добрались до сути.
– Тогда кто-нибудь непременно скажет. Дейзи перекинула их на Стэнли, она боится конфликтовать со мной открыто, но и до меня дойдёт, не сомневаюсь.
– Зачем ты встречался сегодня с Прескоттом?
– Хотел сбыть ему часть мяса. Я утром быка зарезал.
– Быка?
– Да, – отмахнулся Джеральд. – Породистых скакунов разводить хлопотно, да и накладно. Кому нужна лошадь, когда есть автомобиль? С быками же никакой мороки. Главное – сено подкидывать вовремя. Так что я всех слуг распустил, одна Сесиль осталась.
Мёрдок кивнула и спросила:
– Но зачем ты зарезал быка?
– Твой суженый хотел же вчера целого быка съесть, и аппетит у него, я заметил, весьма хороший, но куда нам целого быка? Вот я и договорился, чтобы Прескотт забрал часть себе.
– Где ты говорил с ним?
– У его дома. Он таскал какие-то ящики из подвала и складывал к себе в грузовик. И был при этом очень не настроен на какие-либо разговоры.
– Какие были ящики, опиши их.
– О, детектив Мёрдок за работой, – усмехнулся Джеральд, и Мёрдок поняла, что он уже опьянел. И это всего лишь после двух стаканов виски. Да она и сама чувствовала, что голову начало вести, и звуки становились ватными. – Большие тяжелые ящики, – продолжил отец, разведя в стороны руки, чтобы показать размеры. – Одни были набиты стеклом, другие, если верить моему слуху, – металлом, больше похожим на жестяные банки. Что там на самом деле было и куда он собирался везти это добро, я не знаю. Это было где-то в семь утра. Тогда я и видел его в последний раз.
Отец замолчал, Мёрдок тоже не произнесла ни слова. Дождь шумел за окнами и стекал по стёклам. Мэд забралась на кресло с ногами и заглянула в стакан. На самом дне поблёскивал виски. Отец задумчиво разглядывал узор на паркете. Он, как и Эм, вырос в этом доме и знал историю каждой царапинки. Теперь ей сложно было представить, каково это – прожить всю жизнь на одном месте, никуда не выбираясь, и видеть вокруг себя одних и тех же людей и одну и ту же рутину, которой, кажется, никогда не будет конца, пока твоего заклятого друга вдруг не убьют топором…
