Пиль пытался игнорировать нападки Дизраели. Ему просто было нечего сказать: логика и факты были против него. У него была долгая парламентская карьера, но с таким неблагоприятным стечением обстоятельств и с таким сильным противником он столкнулся впервые. Это общепринятое мнение. Даже У. Гладстон, устойчиво неприязненно относившийся к Дизраели, признавал, что "ответ Пиля был совершенно беспомощным. Он отвечал своему противнику поразительно скучно".
Однако в конце концов Пиль нанес Дизраели удар, который привел его в смятение, а в палате вызвал оживление. Он объяснил нападки Дизраели личными мотивами, тем, что при формировании правительства тот просил Пиля дать ему пост, но получил отказ. Этот неприятный эпизод, действительно имевший место, был изложен Пилем в спокойно-вежливой парламентской форме. У Дизраели была возможность спокойно объяснить, как было дело. Ничего позорящего его такая просьба собой не представляла, подобные пожелания высказы-вали многие депутаты. Еще проще и лучше было бы просто проигнорировать сказанное Пилем, обстановка в палате допускала такой вариант. Но у Дизраели отказали нервы.
Он поднялся и категорически заявил: "Я заверяю палату, что ничто подобное никогда не имело места. Я никогда не буду просить о каком-либо назначении, это совершенно противоречит моему характеру… Я никогда прямо или косвенно не добивался для себя какого-либо назначения”. Это была заведомая неправда. Ведь у Пиля могли быть письма самого Дизраели и его жены с просьбой включить его в формируемое правительство. Более того, здесь же сидели министры, к которым Дизраели обращался с просьбой дать какую-либо приличную должность в государственном аппарате его брату. Дизраели, демонстративно выдавая заведомую ложь, шел на огромный риск. Доказав, что он лжет, Пиль навсегда загубил бы его карьеру. Есть данные, что письмо Дизраели, о котором идет речь, Пиль имел в тот момент при себе. На что мог рассчитывать Дизраели? На джентльменское поведение Пиля, который но станет оглашать частную переписку? Но борьба шла не на жизнь, а на смерть, и полагаться на подобное соображение означало ведение азартнейшей игры.
Было бы неверно полагать, что Дизраели все рассчитал и взвесил. Если бы он сделал это, то никогда не поставил бы себя на грань политической гибели. Он действовал в состоянии крайнего нервного возбуждения, растерянности и паники, которое не позволило ему трезво и верно оценить ситуацию и принять правильное решение. Поспешность в подобных ситуациях крайне вредна.
Судьба спасла Дизраели в безнадежной ситуации. Пиль не огласил его письма. Вероятно, сработало "гипертрофированное понятие о джентльменской чести". Другие видные политики тех дней безусловно поступили бы по-иному. И все равно репутация Дизраели пошатнулась. Ведь отрицая сказанное Пилим, он, по существу, обвинил последнего во лжи. Люди, знавшие Пиля, а их было много, поверить этому не могли. И в кулуарах парламента, и в "Карлтон клубе" шли невыгодные для Дизраели разговоры, но крупного скандала не случилось.
Дизраели стал крупной фигурой, выступавшей против Пиля. Но своей цели он смог добиться, лишь получив мощную поддержку с неожиданной стороны — от лорда Джорджа Бентинка, члена парламента с 16-летним стажем. Лорд был оригинальной и сильной личностью: сын герцога, богат, с волевым характером. В палате общин он не стремился активничать. Его главный интерес — лошади. В трех графствах лорд содержал конюшни, где тренировались породистые лошади для скачек. Его скакуны брали хорошие призы, но голубая мечта: взять первый приз на главных скачках страны — Дерби — казалась недосягаемой. Бентинк даже в парламенте появлялся в длинном белом плаще-балахоне, который должен был скрывать надетый под ним костюм для верховой езды. Человеком он был прямолинейным, придерживался раз и навсегда усвоенных принципов, в политике и в жизни знал только белое и черное, презирал всякое маневрирование, компромиссы и сделки. Оратор он был плохой, но всегда выступал без заметок (вообще в английском парламенте считалось верхом неприличия произносить речи, читая заранее написанный текст), держал в уме большое количество цифр и других данных и всегда употреблял их к месту.
