— Ты здоров, Коба… Здоров, как бык… А новым врачам покажись, только пусть я буду при этом… Не в белом халате, конечно, а в сталинке, вроде бы твой денщик…
После ареста Виноградова, который сразу же согласился сотрудничать со следствием, Сталин, получив от Рюмина первые собственноручные признания Виноградова и Вовси: "работали на англичан, филиал американской разведки и еврейский Джойнт", собрал Политбюро:
Врачей-убийц будем вешать на Лобном месте. Припюдно. Погромы, которые начнутся следом за этим, не пресекать. Подготовить обращение еврейства к правительству: "просим спасти нашу нацию и выселить нас в отдаленные районы страны". Кагановичу проследить за тем, чтобы были подготовлены бараки для депортируемых. Молотов отвечает за редакцию текста обращения.
Вечером позвонил Берии:
— Пусть твои грызуны (так пренебрежительно звал грузин) приготовят ужин, привезешь на дачу, я приглашаю Хрущева и Булганина, посидим вчетвером.
…Разлив из большой супницы харчо, обратился к Берии:
— Пробуй первым. Если невкусно — выплюнь.
Не отрывал прищуренных глаз от лица Берии, который начал жадно поедать харчо.
Все следующие блюда пробовал только после того, как заканчивали Берия и Булганин с Хрущевым.
К концу вечера подобрел:
— Одному скучно, будем теперь вместе ужинать…
На прощание сказал:
— Завтра присылайте новых эскулапов, пусть осмотрят…
Дождавшись, когда машины Хрущева и Булганина отъехали, Берия сказал с горечью:
— Товарищ Сталин, ведь мерзавца Абакумова не я назначал, а Жданов… Поднимите архивы — его резолюция стоит… Разве я тогда мог противиться? Я ж в кандидатах ходил… Абакумова наши люди разоблачили, Комуров его разоблачил, товарищ Сталин…
Сталин долго, неотрывно бегающе смотрел на Берию, потом, повернувшись, бросил:
— Случись что со мной, тебя первого вздернут… Как паршивого кинто… Рюмин — талант, береги его… Он ненавидит Сион, и верно делает… Все враги народа — жидовня, начиная с Троцкого, я им всегда поперек глотки стоял…
Собравшись, сдерживая нервный озноб, Берия ответил:
— Не только им, товарищ Сталин… У меня есть один нелегал, может быть, помните, он разгадал переговоры американцев с нацистами в Берне… Юстас, он же Штирлиц… Если бы я вам его привез, он бы такое рассказал про корни, про союз евреев и американцев с гестапо…
— Не буду я никого принимать, — отрезал Сталин. — Пусть напишет и даст показания на процессе… Если знал — отчего молчал? Еврей, конечно?
— Русский.
— Штирлиц — не русское имя… Пройдет на процессе как еврей, вздернем на Лобном рядом с изуверами…
Берия решил разыграть эту свою последнюю карту, потому что подивился крепкой собранности Старца, хорошему цвету его лица и вновь обретенному спокойствию.
"Если он продержится еще год, — сказал себе Берия, — всем нам конец, всем без исключения, разве что Шверника пощадит и Суслова, времени у меня больше нет…"
Поэтому его личная агентура подействовала на профессора Тареева, нового руководителя бригады врачей, в том смысле, что необходимо отменить все лекарства, которые ранее были предписаны Сталину "еврейскими убийцами в белых халатах". Более того, поскольку арестованные доктора прежде всего опасались инсульта Вождя (выходили его после инфаркта и двух предынсультных кризов), сейчас надо сосредоточиться на профилактике желудка, активной витаминотерапии (Сталин знал, что Гитлера держали витаминами), а все сосудорасширяющие препараты отменить…
Военфельдшер — Сталин звал его Нико — новые назначения одобрил, посоветовав при этом:
— А вообще-то кальцекс надо пить, Коба… Безвредно и профилактирует.
Поскольку курс лечения, предписанный "убийцами" из "Джойнта", был отменен (следуй он ему, неизвестно еще, сколько б прожил), состояние здоровья Сталина ухудшалось с каждым днем; он запрещал себе признаваться в этом; более того, рабочий день теперь начинал не в двенадцать, а на час раньше и слать ложился на рассвете; много читал, стараясь этим заглушить темную ярость, которая душила его, стоило лишь вспомнить Вовси, Виноградова или братьев Коганов. Порою чувствовал, как давит кадык и кружит голову; пил кальцекс.
Готовил еду сам на маленькой электроплитке.
