Я объяснил, что мне нужен Лысенко. В этот момент из дома кто–то громко спросил, все ли готово. Все ответили «да», включая моего собеседника, взявшего меня под локоть и подтолкнувшего в тень между двумя кустами.
– Стойте здесь и не двигайтесь. Подождите.
Он оставил меня стоять и помчался к таинственному предмету.
Из открытой двери виллы выбежал высокий тип в темном костюме и полосатом бело–голубом галстуке, пересек террасу и прыгнул на гравий метрах в десяти от дома, где толпились люди. Мне не очень хорошо было видно, что происходит, и еще меньше понятно. Послышались различные романтические крики типа «мотор», «снимаю» и другие, затем из дома вышла девушка и устремилась на террасу. На ней был прозрачный пеньюар, а под ним красные трусы. У нее были пышные формы и баранье лицо. Высокий тип продолжал что–то ей кричать.
– Пройди вперед! Не так быстро! Оглянись! Ты встревожена! Ты дрожишь! Ты подносишь руку к горлу, всматриваясь в темноту! Вот так… Теперь зови его!
– Фабрис? – позвала девушка скрипучим голосом.
Никто не ответил.
– Хлоп! – крикнул высокий тип через некоторое время.
Девушка вскрикнула и поднесла руки к своей пышной груди. Я испытал шок, увидев, как между ее пальцев течет кровь. Она очень неловко упала вперед, на матрац.
– Стоп, – скомандовал высокий тип, и несколько голосов крикнули, что это было хорошо. Свет прожекторов убавили, и все вдруг разом заговорили и закурили. Мертвая встала и убежала в дом. Прежде чем исчезнуть, она чихнула.
– Бордель, – сказала она, – сдохнуть можно.
Я решил подойти к высокому типу, стараясь не запутаться в электропроводах.
– Месье Лысенко? – спросил я.
– В чем дело?
В его руке были листы бумаги, я думаю, сценария.
– Приготовьте мне кадр тридцать шесть, – приказал он своему окружению, прежде чем я ответил ему.
– Вы можете уделить мне минуту? – спросил я. – Я представляю брата Гризельды Запата.
– Бедная крошка, – бросил на ходу Лысенко. – Какой ужасный конец. Мы очень любили ее. Пойдемте.
Одним прыжком он оказался на террасе. Она сантиметров на пятьдесят возвышалась над уровнем парка, и мне пришлось опереться на руку, чтобы взобраться на нее. Лысенко широким шагом уже входил в дом. Я поспешил за ним.
Мы пересекли салон, опутанный проводами, в котором жертва предыдущей сцены, закутанная в твидовое пальто, пила горячее вино в обществе двухметрового черного гиганта.
– Через четверть часа снимем кадр номер тридцать восемь, – объявил им Лысенко на ходу.
Я шел за ним по узкой лестнице, ведущей в коридор второго этажа. В коридоре он открыл дверь в кабинет, в котором повсюду валялись листы бумаги. Лысенко закрыл дверь, и я обернулся как раз вовремя, чтобы получить сильный удар в челюсть.
Я отлетел к стене и стукнулся головой.
– Ну, подлец? – сказал Лысенко, идя на меня. – Пришел меня шантажировать?
Ему было лет сорок, и он был весь вылеплен из мышц и костей при росте примерно метр восемьдесят. У него был здоровый цвет лица, коротко остриженные волосы, квадратная челюсть и руки–кувалды, которыми он хотел разворотить мне челюсть. Я достал свою шариковую ручку.
– Не подходите, или я всажу вам ее в глаз, – сказал я.
Он собирался размазать меня по стене, но заколебался, так как я истошно завопил.
– О каком шантаже вы говорите? – спросил я более твердо.
Он переминался с ноги на ногу, ударяя кулаком по ладони другой руки. Вена на его виске подергивалась. Он с трудом сдерживался, чтобы не превратить меня в студень. Я достал левой рукой свой бумажник и бросил его на стол.
– Посмотрите, – сказал я. – А потом я уберу карандаш, а вы спрячете свои клешни, и мы сможем спокойно поговорить.
Он осмотрел содержимое бумажника и успокоился. Потом сел за стол и положил мой бумажник на его край. Открыв стол, он достал оттуда две рюмки, графин и коробку сигар. Быстро выпил рюмку, видимо чтобы успокоить свои нервы, затем плеснул в другую рюмку и снова в свою.
– Начнем сначала, – сказал он. – И извините меня. Когда я снимаю, становлюсь очень нервным. Ведь я артист…
Я кивнул. Он так же походил на артиста, как парашютист на десантника. Я отошел от стены. Моя челюсть посылала болевые сигналы в мозг и плечи.
