– Он был ее сутенером, – категорично повторил Коччиоли, – это установлено полицией.
– Хорошо, – сказал я. – Допустим, что существует маленькая черная книжка и разные люди охотятся за ней. Допустим, что они хватают меня. Можно также допустить, что они дерутся между собой, не так ли?
– Но вы не маленькая черная книжка, Тарпон, – заметил Коччиоли.
Я вяло вздохнул.
– Но некоторые люди, в том числе некоторые полицейские, думают, что я знаю, где находится Мемфис Шарль. Они могут также думать, что эта вещь находится у нее, – то, за чем они охотятся, – черная книжка или еще что–то. Альфонсио, быть может, был сутенером Луизы Сержан, а Мемфис Шарль жила с ней в одной квартире.
Коччиоли почесал свой нос.
– Вернемся к вашей волшебной сказке, – сказал он. – Вы хотите сказать, что этой ночью две соперничающие группировки пытались заполучить вашу драгоценную персону, но ни одной из них это не удалось и все уехали, оставив вас привязанным к кровати, а также двух убитых на полу.
– Я ничего не говорил о двух соперничающих группировках. Я могу говорить только об этих двух типах – двух убитых, оставшихся со мной и что–то не поделивших между собой, возможно разошедшихся во мнении, что со мной делать дальше… и вот, – закончил я жалким тоном.
– Вы не могли бы придумать что–нибудь более правдоподобное?
– Я говорю то, что есть. Мне самому ничего не понятно.
Коччиоли вздохнул. Он допил кофе. Он дунул на стекло своих часов и протер их правым рукавом. Он раздражал меня.
– Вы не вызвали полицию, – повторил он.
– Меня здорово стукнули по голове, – сказал я, потирая затылок. – В этом доме не было телефона. Я вышел и пошел наугад. Я попытался остановить проезжающие машины, но вы ведь знаете, какие люди… Когда наконец одна тачка подобрала меня, мне не хотелось все еще более усложнять и просить, чтобы меня отвезли в жандармерию. Я приехал в Париж, и вот я здесь.
– И вот вы здесь, – повторил Коччиоли, недоверчиво глядя на свои часы. – Вам кажется, что я поверил в вашу историю?
– Нет, но все это обстояло именно так.
В действительности я был в отчаянии от своего рассказа. Сейчас я уже не сомневался в том, что кончу свои дни на тюремной койке. Однако Коччиоли не спешил. Мне кажется, что ему доставляло удовольствие переворачивать меня на гриле.
– Зачем вы пришли к Альфонсио?
– Вы прекрасно знаете, что Жерар Сержан нанял меня, чтобы расследовать убийство своей сестры. Я хотел задать ему несколько вопросов.
– Вы удачно выбрали момент. Хорошо, что консьержка видела, когда вы пришли, и хорошо, что кровь уже высохла.
– Я бы предпочел прийти раньше и встретиться с убийцей.
– Вы думаете, речь идет об одном и том же убийце в обоих случаях?
– Двух убийц было бы слишком много, – заметил я.
– Вы непоследовательны, Тарпон. Вы только что рассказали мне, что сегодня ночью два типа убили друг друга из–за вас.
Он был прав, я был непоследователен. Я насупился. Я объяснил ему, где приблизительно находится дом, в котором, вероятно, еще лежат трупы Карбоне и Форда. Он поднялся.
– Я позвоню отсюда. Подождите меня.
Он исчез. Я знал, что кто–нибудь следит за мной и, если я уйду, пойдет за мной следом. Я не хотел, чтобы вдобавок ко всему меня обвиняли в попытке к бегству. Достаточно уже того, что есть. Я заказал еще два пива и еще один сандвич.
Когда Коччиоли вернулся, он был разочарован, что я все еще здесь.
– Я должен подняться наверх, – сказал он. – Мы проверим вашу историю о доме. Вы можете доесть обед. Я жду вас наверху.
Ему действительно хотелось, чтобы я сбежал.
– Я иду с вами, – сказал я, на ходу заглатывая кусок.
Он мрачно посмотрел на меня. Я запил сандвич пивом, расплатился за обед и за кофе Коччиоли, и мы поднялись к Альфонсио.
В наше отсутствие полицейские хорошо поработали, но без видимых результатов. Они нашли фотоаппараты покойного Эдди – прекрасную коллекцию разной формы и величины, – но негативов и снимков не обнаружили. Тоже кое–что.
Мы вышли из здания, когда к подъезду подкатил фургон, приехавший забрать труп. Коччиоли предложил мне сесть в «симку».
В своем кабинете, вернее, в кабинете Кокле Коччиоли получил ответ на свой звонок из бара. Он ухмыльнулся, поблагодарил и повесил трубку, затем обернулся ко мне.
