Доехав до Орлеанских ворот, я пошел к «торнадо», стоящему на том месте, где я его оставил, осматриваясь по сторонам. Мне казалось, что за каждым углом должен прятаться полицейский, но все было тихо. Я сел в машину и беспрепятственно поехал. Четверть часа спустя я был в Кламаре и остановился перед домом Хеймана.
Он ждал меня в своем саду. На нем были фуражка, пуловер с кожаными вставками на локтях и шарф, обмотанный вокруг шеи. Он курил «Житан», и у него было брюзгливое выражение лица. Я чуть было не снес ползабора, когда стал закатывать «торнадо» на участок и огибать павильон. Я оказался в огороде.
– Давайте, давайте, – повторял Хейман. – Вы можете раздавить хоть весь салат, это неважно.
Я открыл дверцу машины и посмотрел на него. На самом деле он не был сердит, а только хотел таким казаться. Он предложил мне кофе.
– Спасибо, – сказал я, – но я предпочел бы выпить его в машине, потому что жду звонка.
Я похлопал по радиотелефону в открытом подлокотнике.
– От кого? – спросил Хейман.
– Я узнаю это, быть может, когда мне позвонят.
Он поморщился и пошел за кофе, быстро вернулся и сел рядом со мной, держа на подносе кофейник, две пластиковых чашки, сахарницу и одну кофейную ложечку.
Все это стояло как–то не очень устойчиво. Мы выпили кофе, он был вкусным и горячим. Перед нами открывался вид на огород, зеленый и жизнерадостный, за которым виднелись крыши домов, дымка над долиной и строящиеся здания. Погода была неустойчивая, но сейчас светило солнце.
Я рассказал Хейману то, что мог ему рассказать, то есть почти все, только в моем рассказе оба американца убили друг друга, пытаясь подстрелить меня.
– Кто поверит этому, Тарпон?
– Для начала вы.
Он бросил фуражку на пол машины, тяжело вздохнул и ударил себя кулаком по лбу.
– Успокойтесь, – сказал я.
– Хорошо, я уже спокоен, – ответил он, подобрав фуражку и водружая ее на свой череп. – Что вы собираетесь делать дальше?
Я сказал, что это зависит от того, как обстоят дела с уголовной точки зрения. Он сказал мне, что он заходил накануне вечером ко мне, в одиннадцать часов, чтобы выпить рюмочку и сообщить, что оба номера, которые я просил его проверить, оказались липовыми. Один из них принадлежал школьному автобусу, а другой вообще не был зарегистрирован. Как бы то ни было, придя ко мне, Хейман наткнулся на полицейских, и Коччиоли промурыжил его в течение шести часов.
– С небольшими паузами, – уточнил он. – Однако удовольствие сомнительное. Я знал, что вы наплели мне о ваших контактах с Мемфис Шарль, и подумал, почему бы не выложить им все, что я знаю об этом деле. В ваших же интересах, Тарпон.
– Разумеется, – огрызнулся я.
– Они спросили, зачем я к вам пришел, и я сказал им, что мы познакомились с вами в прошлом году, когда я собирался писать о вас статью в связи с делом в Сен–Бриеке. Короче, я решил оказать вам услугу и направил к вам Жерара Сержана. Так как они видели меня с ним в морге, то в любом случае узнали бы об этом. Они спросили, почему я пришел к вам в такое позднее время и что я вообще знаю о деле Луизы Сержан. Я сказал, что знаю гораздо меньше, чем они, а к вам пришел, чтобы получить комиссионные, так, как это я направил к вам Жерара Сержана.
Я едва не спросил Хеймана, должен ли я ему на самом деле, но что–то в его взгляде удержало меня. Он продолжал:
– Мне было тошно, а их это забавляло, и они отпустили меня как старого сводника. Мне было противно, но я утешал себя тем, что это необходимо вам.
– Мы ведь защищаем вдову и сироту, – сказал я.
– Сержан – сирота, потому что у него нет отца, – сказал Хейман, – но Мемфис Шарль – не вдова. Кроме того, я не уверен, что ее вообще можно еще защищать. В каком отеле вы ее оставили?
– Почему ее нельзя защищать? – спросил я, не ответив на его вопрос.
Хейман в четвертый раз прикурил свою сигарету, которая все время гасла.
– Сегодня ночью, – сказал он, – мне устроили допрос, но он носил характер беседы, потому что полицейские знают меня. Я узнал много интересного.
– Что именно?
– Гризельда Запата не была изнасилована, это была лишь симуляция изнасилования. Результаты аутопсии показали, что спермы в ней не было.
