— Сегодня же с твоими татом и мамой поговорим. Если на то будет их согласие, то в следующем году и поженимся. Я к тому времени институт кончу. На работу устроюсь, чтобы самому семью обеспечивать.
— А если не согласятся тато с мамой? — будто шутя, спросила его Галя. А в самих словах и тревога, и надежда угадывались, и стремление во что бы то ни стало отстоять свое, такое неожиданное, счастье. — Что ты тогда делать будешь?
— А тогда я украду тебя. Украду, и за тридевять земель, в тридесятое царство занесу, — поддержал шутку Василий, хотя и тревожила его возможность родительского несогласия на их брак. — Может, в моих жилах есть немножко татарской или еще какой-то бродяжьей крови. Так почему бы тебя и не украсть, если это для твоего же счастья?…
— Ой, Васенька! — мнимо испугалась Галя. — Я не хочу, чтобы ты меня выкрадал! Хочу, чтобы тато с мамой наш брак благословили. Если они благословят, то и Небо благословит. Не гневи Бога, любимый! Попроси моей руки у тата с мамой…
Долго они тогда еще гуляли над речкой. Молодые смеречки им тихо нашептывали что-то. Может, долю счастливую пророчили? Может, советовали парню, как с родителями девушки разговаривать, чтобы те не отказали? А, может, о чем-то своем, личном, перешептывались между собой, о том, что людям не ведомо, и о чем им знать вовсе не обязательно?…
Вслушивался Василий в тот шепот смерековый, в гомон волн речных, в счастливый смех своей любимой, и сам всей душой радовался. И деревьям, их окружающим, и речке быстрой, и пряному разнотравью, и солнцу высокому над головой. Но еще больше он радовался тому, что рядом с ним, в этом волшебном мире, ступала его королева, его любимая, его будущая жена.
Только время от времени легкая тень озабоченности пробегала по его лицу. Именно тогда, когда он думал о будущем разговоре с родителями Гали. Не то, чтобы он боялся этого разговора. Ведь именно по этой причине он выбрался на день-два в Карпаты. Пугала его неизвестность. Не мог он с полной определенностью угадать реакцию родителей на его брак с их дочерью.
Но все получилось намного проще, чем он сам себе представлял.
— Что-то ты, парень, зачастил к нашему подворью! — будто, шутя, встретила их Галина мама, когда они ранним вечером возвратились с прогулки. — Уж не чар-зелье какое-то на нашем дворе выросло, что мы о нем и сами ничего не знаем? Или горы наши тебе так понравились?…
И такой спокойной, такой уверенной была речь этой еще молодой и симпатичной горянки, что все тревоги и сомнения парня, будто росой утренней смылись. Так спокойно на душе стало. Уверенности в себе, в своих силах будто больше стало. Будто само сердце подсказало, что такая красивая женщина не сможет отказать в счастье для своей дочери. Да и отец Гали, который как раз вышел из хаты, весело подморгнул молодым, как будто пытаясь поощрить их к какому-то конкретному разговору.
Как долго ни готовился Василий к той неизбежной беседе, но все, ранее заготовленный им, слова как бы вылетели из головы, и он сказал то, что первым на ум пришло. А, может, именно то, что само сердце подсказало, а уста только повторить сумели?…
— Мама и тату! Люблю я вашу Галю! Люблю, и она меня любит! Мы хотим пожениться! Отдайте ее за меня!
— Вот тебе и раз!.. — руками ударила себя по цветастой юбке. — Только второй раз приехал, и сразу же — «Отдайте!». Да где же это видано?…
Сначала Василий чуть-чуть растерялся. Но в словах женщины, в интонации ее речи угадывалась такая искренняя радость за свою дочку, что он только смущенно улыбнулся, но таки нашел необходимые слова:
— Можно годами знать друг друга, а потом, в браке, как кот с собакой грызться. А можно только один раз увидеть — и на всю жизнь полюбить.
— А что, дочка, понравился тебе легинь? — молвил свое слово и отец.
— Понравился, тату! Люблю его, как вы нашу маму любите! А, может, и больше! — и зарделась вся, прикрывая личико руками, не зная, куда и деться.
— Ну, что ты, доченька? Мы же не недруги твои, что ты так застеснялась? Или ты в нашей с мамой любви к тебе засомневалась? — отец нежно обнял Галю за плечи. — А, пойдемте-ка в хату. Там и поговорим ладком.
