– Я понял, – нетерпеливо перебил Никита. – Никому не интересны. У меня тоже нет на это времени. Если ты считаешь, что Вера не опасна…
– У нее ничего нет. Ни денег, ни жилья, ни родственников, ни друзей. Никого. Чем она может вам угрожать? У охраны на въезде в поселок, где вы живете, есть ее фото. Весь периметр вашего участка под наблюдением. За ворота мышь не проскочит. В московской квартире тоже охрана. Консьерж – бывший сотрудник спецслужб. Если хотите, к вам тоже приставим охранника.
– Не перегибай, – поморщился Никита. – Не представляю, чтобы Вера бросилась на меня с ножом. Не ее метод. Хотя она, конечно, сильно изменилась. – Он опять взял в руки фотографию бывшей жены. Ту, где она стояла на перроне и курила. Нет, это не Вера!
– Я думаю, оставить ее на месяц в покое разумно, Никита Борисович. А потом проверить, как и чем она дышит. За месяц ничего не изменится.
– Не изменится, – эхом откликнулся Никита. – Ну, все, Юрий Васильевич. Давай работать. Эта женщина и так отняла у нас много времени. Слишком много, – подчеркнул он. И словно в ответ на его слова зазвонил телефон.
– Никита Борисович, вы просили в течение получаса ни с кем не соединять, – извинительно сказала Ира. – Но полчаса уже прошло.
– Я освободился. Кто там ко мне рвется? – И Никита кивком дал понять начальнику службы безопасности, что тот свободен.
Рабочий день продолжался. Бизнес вяло, но все-таки шел, несмотря на традиционное летнее затишье.
Зато Никита предвкушал чудесный вечер в кругу семьи, восхитительный ужин, бокал великолепного вина и еще массу всяких удовольствий. Загорелое стройное тело жены, ее гладкая, без единого изъяна кожа, пахнущая какими-то редкими духами, название которых он все никак не мог запомнить, будили его сексуальный аппетит. Таша никогда не отказывала в близости, и Никита с удовольствием, как истинный гурман, лакомился ее прелестями, сладко думая о том, сколько же мужчин ему завидует. Он сам себе иногда завидовал, своей удачливости и предприимчивости, умению выбирать все самое лучшее из того, что есть в меню.
Его жизнь давно уже встала на рельсы и катилась по ним, встречая повсюду лишь зеленый свет. Причем господин Намин ехал в вагоне повышенной комфортности, да с такими рессорами, чтобы на ухабах не трясло. И Веру к этому пути, по которому едут лишь избранные, и на пушечный выстрел не подпустят. Старуха, да еще бомжиха, со справкой вместо паспорта. Нищая старуха с усталыми глазами и вялым ртом, уголки которого скорбно опущены.
Никита сгреб со стола Верины фото и засунул их в одну из папок, которую поставил на стеллаж среди прочих таких же. Отработанный материал.
Прощай, Вера! Тебе не повезло, но ты сама во всем виновата! И хорошо, что ты это понимаешь!
* * *
Солнечный свет не беспокоил, потому что во дворе дома росли огромные деревья. Тополя, кажется. Или березы? Вера поймала себя на мысли, что позабыла и эти деревья, и их название, и то, что ими так любят обсаживать уютные улочки провинциальных городов. Она сама родилась в таком вот маленьком городе, а теперь забыла об этом. Двор был похож на колодец, прохладный, глубокий, из окна первого этажа Вера не видела неба, только редкие солнечные лучи, пробивающиеся сквозь густую листву. По ним она могла догадываться, что погода сегодня отличная: дождя нет.
День выдался жарким, но здесь, в этой хрущобе, похожей на медвежью берлогу, было прохладно и сумеречно. Огромные деревья затеняли солнечный свет, на стенах в крохотной кухне, выкрашенных зеленой масляной краской, виднелись капельки воды. Казалось, сами стены этой квартиры плачут. Хотя глаза ее владелицы были абсолютно сухими.
Вчера они почти не говорили. Вера безумно устала, она хотела лишь одного: выспаться. Долго объяснять, кто она такая, не пришлось.
– Алмазова, знаю, – кивнула Танина мама. – Дочь мне писала. Располагайтесь в маленькой комнате и отдыхайте. Я вас не побеспокою.
Никаких ахов-вздохов и никаких слез. Хотя Вера была готова к истерике и бесконечному потоку воспоминаний: «Моя бедная Танечка, когда она была маленькой…» Ради возможности воспользоваться этой перевалочной базой, чтобы отдохнуть и прийти в чувство, Вера приготовилась терпеть.
