— Это ваши дети, господин?
— Да.
— Сколько их у вас?
— К счастью, двое. Девочка и мальчик. На большее я не рассчитывал.
— Превысить цель не значит достигнуть ее.
Известный штамп. Я понимал, что вежливость требует от меня задать ей тот же вопрос.
— А у вас?
— Десять.
— Простите, сколько?
— У меня десять детей.
Сначала я усомнился в своем знании кантонского диалекта… На всякий случай я повторил цифру «десять» по-китайски и по-английски. Каждый раз она согласно кивала.
Все еще не веря, я растопырил пальцы веером.
— Десять?!
Для убедительности она перечислила имена:
— Тинг Тинг, Хо, Да Сиа, Кун, Конг, Ли Мэй, Ванг, Рю, Жу, Шуанг.
Эти слоги будили в душе госпожи Минг такую нежность, озаряя ее глаза и разглаживая лицо, что она словно на миг помолодела.
Воздержавшись от комментариев, я изобразил на лице подобающее восхищение, щелкнул каблуками и по-быстрому вернулся к покинутым торговцам.
Я был ошеломлен. Какая наглая ложь!
Неужели она думает, что я ей поверю? Или она считает меня идиотом? Любому — даже самому безмозглому туристу — известно, что в целях обуздания демографического роста китайское государство в течение десятилетий запрещало семейным парам рожать больше одного ребенка.
Во время обеда, на который я был приглашен своими собеседниками из «Перл-Ривер пластик продакшн», я, вспомнив о бессмысленном бахвальстве госпожи Минг, поинтересовался у них, существуют ли отступления от закона о единственном ребенке.
— Исключения? Смягчение… В некоторых провинциях, в случае если ни один из супругов не имеет братьев и сестер, разрешается иметь второго ребенка.
— В деревнях, если рождается девочка, у крестьян есть право попытаться родить мальчика.
— Почему мальчика? — Я изобразил крайнее изумление.
— Потому что мальчик сможет выполнять тяжелую работу. А потом возьмет на себя заботу о родителях.
— Вот оно что. Выходит, девочки здесь отличаются неблагодарностью?
— Нет, но, когда девочка уходит в семью мужа, родители теряют ее.
— Что происходит, если молодая мать снова забеременела?
— Она делает аборт.
— А если ребенок уже появился на свет?
— Она платит штраф. Немалый штраф.
— А может китаянка иметь десять детей?
Прикрыв глаза, служащие коммерческого отдела запричитали и захлопали ладошками по столу. Сморщенные лица с открытыми ртами стали краснее, чем обезьяний зад. Под действием сотрясавших тела спазмов зернышки риса, кусочки свинины и соус из черной фасоли поднялись из их желудков к горлу, выступили на губах. Они раздули щеки, пытаясь сдержать рвоту.
Это можно было предвидеть, к этому я и стремился: смеющийся бизнесмен всегда перебарщивает; а уж китайский бизнесмен…
Хотя я испытывал неловкость, все же взрыв их веселья меня устраивал: расхохотаться — вот как мне следовало отреагировать на заявление госпожи Минг. Большего воображала не заслуживала. Нагородить такую глупость!
Так что, оказавшись в ее владениях в три часа дня, я не стал завязывать разговор.
Зато эта врунья после утреннего выступления преодолела разделяющую нас стену сдержанности и продолжила диалог с того места, на котором мы остановились:
— Господин, как зовут ваших детей?
— Флёр и Тьери.
Несмотря на угрожающие интонации моего голоса, она ухватилась за эти имена и с блаженной улыбкой принялась повторять их, бормотать, ласково перекатывать на языке, словно самые нежные звуки космоса:
— Флёр и Тьери…
Признаться? Она тронула меня. От звука дорогих мне имен, произнесенных этим прозрачным, восторженным голосом, чья экзотическая артикуляция делала каждую гласную редкостной, драгоценной, у меня перехватило дыхание. На правую руку капнула слеза.
Едва осознав это, я проклял свою чувствительность.
— Извините, я скучаю по ним.
— Только когда приходят зимние холода, мы отмечаем, что сосна и кипарис обнажаются позже других.
Она великодушно протянула мне бумажный носовой платок.
— Радость таится во всем, надо суметь извлечь ее. Плачьте, господин, плачьте сколько хотите.
Взволнованный, я ринулся к умывальнику и безудержно разрыдался. В самом деле, это оказалось чудесно. Меня переполняла изматывающая меланхолия, разлука усиливала привязанность, которую я испытывал к Флёр и Тьери.
