С минуту противники примеривались друг к другу. Пьетро старался сохранять равновесие…
И вот лязг металла возвестил о начале поединка.
Как будто для того чтобы поприветствовать дуэлянтов, по небу вновь прокатились раскаты грома. Мгновение соперники находились в растерянности. Они удивленно смотрели на пламенеющую небесную твердь. Внизу пиротехники, выстроившись в ряд, как на параде, начали свою работу под аккомпанемент труб. Они зажигали ракеты вокруг фонтанов и рощ и вдоль Большого канала. Повсюду взрывались разноцветные созвездия, вся Вселенная, казалось, была раздираема на части, а чернильные тучи выбрасывали звездный орнамент. Одновременно иллюминация осветила фонтаны, из которых к небу вознеслись мощные блестящие струи. Фейерверк продолжал потрескивать, когда Виравольта и Баснописец вновь вступили в бой под доносившийся из садов гул толпы, завороженно следившей за феерическим действом.
Именно в этот момент супруга наследника решила выйти на балкон. Теперь тысячи собравшихся внизу ничего не видели, кроме нее: Мария Антуанетта присоединилась к королю и наследнику Людовику Августу. Лишь очень немногие, самые наблюдательные из всех различили на крыше темные силуэты сражающихся. Под версальским небом раздалось приветствие, от радостных криков все в садах задрожало. Принцесса, первая среди равных, в величайшем возбуждении хлопала в ладоши, намереваясь спуститься в парк, смешаться с толпой французов, которые приняли ее как свою будущую королеву! У ее ног между фонарями колыхалась толпа, фонтаны и деревья, а там, вдали, и клумбами, простирались водоемы и леса.
Баснописец лишь коротко вскрикнул, когда Виравольта кольнул его кончиком шпаги в самое сердце. Пьетро без труда удалось обезоружить своею противника. Темное пятно проступило на костюме ряженого. Кто помутневшие глаза закатились. Несколько секунд он оставался в том же положении, находясь на полпути между жизнью и смертью. Затем его взгляд остекленел, и он рухнул. Пьетро с трудом сумел подхватить его. Он почувствовал, что к дыханию Баснописца примешивается металлический привкус крови.
– Зачем? – спросил венецианец. – Зачем все это? Вы не умеете сражаться, не так ли?
Вдруг, несмотря на свои невообразимый грим, Баснописец показался ему искренним, и это ошеломило Пьетро. Баснописец схватил Виравольту за руку и собрал последние силы:
– У этого королевства… смердящая гангрена, Виравольта! Вы должны… знать… Мне уже поздно, но…
Пьетро успел расслышать его шепот:
– Баснописец… не умер, Виравольта. Он вернется.
Виравольте казалось, что его члены стали в тысячу раз тяжелее.
– Он вернется.
Пьетро встал в полный рост на темной версальской крыше. Вокруг него повсюду взрывались огни, между деревьями и фонтанами ревела толпа. Его рука, все еще сжимающая накидку Баснописца, опустилась. Он мысленно повторял последние слова призрака сегодняшней ночи.
«Баснописец… не умер, Виравольта. И он вернется».
Передний Мраморный двор, королевская спальня
Кабинет герцога д'Эгийона, Версаль
И вот как Баснописец восстал из праха.
– Пошел, живо!
Еще не взошло солнце, а везший Виравольту экипаж, запряженный четверкой лошадей, уже катился по направлению к дворцу. Солдаты сопроводили Анну и Козимо в Марли, затем, дав Пьетро пару часов поспать, увезли его, пока была еще темная ночь, по-прежнему под надежной охраной. Венецианец не сопротивлялся. Вероятно, всему этому найдется какое-то объяснение. Он слишком хорошо знал д'Эгийона и понимал, что у того в голове должны быть какие-то определенные соображения и что за этим насильственным призывом что-то скрывается. «Преступление… Но какое?» – без устали повторял он. И еще эта необъяснимая записка: «Так начнем же игру, Виравольта». Боже мой, какая фамильярность! И как Баснописец смог вернуться?
Пьетро хмуро смотрел в окно.
Не все прибывали в Версаль как Мария Антуанетта. Поворачивая с главного проспекта, по обеим сторонам которого высились элегантные особняки, путник мог вообразить, что дворец вырастает прямо из-под земли. Наблюдая за потоком карет и портшезов, скользивших по сверкающему Мраморному двору подобно гондолам, можно было представить себе тысячи галантностей и изысканно вежливых обращений. Но действительность была совсем иной. Надо признать: редко случались свадебные торжества и представлялась возможность зажечь шестьдесят тысяч фонарей! Если со стороны садов Версаль представал во всем величии национальной славы, то со стороны двора он казался клоакой.
