Однажды к вечеру я заметил далеко в небе пару орланов-белохвостов. Широкими плавными кругами они кружили над чем-то невидимым мне. Вскоре к ним присоединились еще два. Мне сразу подумалось, что они слетаются не зря. Когда твой ум постоянно занят какой-то одной мыслью, невольно начинаешь смотреть на вещи применительно к ней. В самом деле: в другое время я вряд ли бы обратил внимание на стаю пернатых хищников; сейчас же, сопоставив факты и зная необыкновенную способность этих птиц чуять близкую поживу, я почти не сомневался, что на этот раз наши интересы совпали. А раз так — следовало торопиться, иначе я рисковал остаться ни с чем.
Больше часу торил я лыжню в непролазном снегу и поспел вовремя: орланы еще не успели начать свое пиршество. Они все еще приглядывались к жертве, боясь попасть впросак.
Я разогнал их и подошел к Сюмусю.
Он лежал на правом боку в неглубокой лощинке, где настиг его непреодолимый, необоримый сон. А сон, наверное, был тяжелым, потому что Сюмусю сучил лапами, подергивал пупыристой верхней губой и повизгивал.
Только теперь я как следует разглядел его. Он был красив чисто мужской собачьей статью — широкогрудый, поджарый, мускулистый. Шерсть его, не такая гладкая и мягкая, как у собак, живущих под крышей, была темно-бурого цвета со светлыми подпалинами на груди и передних лапах. Такие же светлые кольцеобразные подпалины, как очки, украшали морду пса, придавая ему вид чрезвычайно свирепый. Да, он ходил в упряжке: незарастающий, как от ярма, рубец от лямки виднелся у него на шее, а левый бок пересекал давно затвердевший шрам — след, конечно, не от собачьих клыков. Я опять вспомнил Ильичева.
Постояв над поверженным, беспомощным героем, я взвалил его на спаренные лыжи и пустился в обратный путь.
Четыре последующих дня моей жизни назвать нормальными было нельзя.
Утром я не без душевного трепета вступил в сарай, куда заточил своего пленника. Я ожидал всего, поэтому прихватил с собой заранее припасенную ради такого случая рогатину.
Я вновь просчитался. Сюмусю не обратил на меня ни малейшего внимания. Он лежал на всю длину цепи и смотрел на меня отрешенным взглядом немигающих желтых глаз.
Как сфинкс.
Как нубийский лев за решеткой зоопарка.
О, этот пес умел преподнести себя! Он знал, что за штука — цепь, знал, что находится в моей власти, а потому выбрал единственно правильную, не унижавшую его норму поведения — молчаливое презрение. Начни он вилять хвостом — я бы потерял к нему всякий интерес, кинься он на меня — я бы угостил его рогатиной. По достоинству оценив его тактику, я присел перед ним на корточки, не зная, с чего начать разговор.
— Вот, брат, такие дела, — сказал я наконец. — Небось есть хочешь?
Я взял тут же стоявшую банку с тушенкой, открыл ее и выложил содержимое перед носом пса.
— На! — сказал я великодушно.
Сюмусю не пошевелился. Я посидел для приличия еще несколько минут и вышел, подумав, что ведь и среди собак встречаются стеснительные.
Целый день я работал, а вечером опять заглянул к Сюмусю. Он лежал как лежал. Мясо тоже оставалось нетронутым.
Такой поворот меня озадачил.
— Сюмусю, — сказал я, — не валяй дурака! Ты же сдохнешь!
Не знаю, как пес, а я перепугался. Собственные слова не на шутку расстроили меня. Сорвавшись с языка случайно, они очень даже просто грозили материализоваться. А что, как и впрямь сдохнет? Кто знает, на что способен этот чертов пес?
В общем, было над чем задуматься.
До звезд просидел я в сарае, упрашивая, умоляя, ругаясь и грозя. Дело кончилось тем, что я в сердцах поддал ногой банку из-под консервов, плюнул и отправился спать.
— Захочешь жрать — сожрешь! — бросил я напоследок.
Ночыо я дважды вставал и выходил посмотреть, но чуда не случилось — Сюмусю так и не притронулся к мясу.
Весь следующий день я просидел в сарае, питаясь сухим пайком. При этом я громко чавкал, вслух расхваливал пищу, ронял на пол куски и вообще пускался на всякие ухищрения, лишь бы заставить Сюмусю есть. Наверное, со стороны это выглядело смешно, но мне в ту пору было не до забавы; я чувствовал, что подлый и лукавый пес проскальзывает у меня между пальцев, — не мог же я в самом деле уморить его голодом!
