— Небось, в ней поту три пуда?
— Есть такое дело. Быстренько помоюсь, а бельишко простирну сам.
— Сам?
— А как же, еще у геологов научился.
— Настираешься, достанется тебе… На-ко вот, Гришине исподнее возьми, великовато, но ничего, теплее будет.
Когда Некрасов снял пропотевшее обмундирование, котел уже закипел, осталось устроиться в корыте и с наслаждением мыться ласковой водой, которую из ковша поливал дядя Миша.
Этакая радость привалила, встреча — как подарок. Весь сентябрь провел на учениях и в походах. Нелегка она, пехотная наука. «Бегом, марш! Лежа заряжай! Штыком — коли!» Ему-то, со спортивной закалкой, с охотничьими навыками, после геологических маршрутов, полегче, чем иным. Но все же досталось изрядно.
И вдруг — Теряева слобода, второй дом. Перед боями, которые не за горами, попал к родным людям. Ведь у Некрасовых дядю Мишу называли сватом. Вспомнилось, родители рассказывали, как он помог им пожениться. Смешная и трогательная история. И мамин и папин отцы были ершистые, горделивые. На свадьбу согласия не давали: один считал, что дочь приехала в столицу учиться, а не замуж выскакивать, другой, что сыну, красному герою, надо сначала в инженеры выйти… Но Михаил Иванович знал, молодые любят друг друга, и решил им посодействовать. «Устрою в лучшем виде, нешто я не мельник? А мельник издавна — хитрец, колдун и сват». И устроил. Принял стариков, хорошенько угостил, уговорил. И когда молодые прибыли из столицы в Теряеву слободу, то их упрямые отцы уже подружились: один пел старинный романс, другой аккомпанировал ему на гитаре. Свадьбу сыграли тут же, в слободе…
Бакшеева-старшего Леопольд любил и уважал. И было за что: многое пережил, воевал — и в мировую войну, и в гражданскую. И был дядя Миша — истинный самородок. Не только мельник самой высокой квалификации, но и редчайший специалист по хворостяно-земляным плотинам, глубочайший толкователь поведения малых рек. Основательно изучил нрав тихих, но коварных в весенний паводок Истры, Ламы, Сестры и умел их укрощать. Окончив всего лишь сельскую школу, Бакшеев-старший внимательно и много читал. Свободно понимал украинский и польский тексты, разбирался в европейских языках — немецком и английском, на последнем с ним нередко говаривал Борис Петрович.
Да, у дяди Миши можно было многому научиться: спокойной мудрости, любознательности и трудолюбию. Человек этот зря словами не бросался…
— И как же ты, милый, воевать-то будешь? — спросил Бакшеев Леопольда, когда тот, закутанный в широченное Гришино белье, сидел на припечке в душном парном тепле. Некрасов ответил не сразу. Не тот человек дядя Миша, чтобы с ним говорить необдуманно.
— Пока буду красноармейцем в пехоте, как пришлось.
— Ну да, все просто: ружьецо в руки и марш-марш на супостата. Так? А немцы на танках прут, на машинах лезут, самолетами давят. Вон наш-то заштатный поселок вроде и от больших дорог в стороне, и тот не обошли. Вот вы с Гришкой люди образованные. Шутка сказать, по десять классов окончили, в институт пойти вознамерились… С вас побольше и спросится. Немец с техникой прет, а вы? С ружьецом. Я Грише все это толковал: научись понимать машину, при ней и воевать сподручнее. Может, до него и дошло… И он, и ты вполне командирами можете стать, зря, что ли, учились?
— Я об этом думал, дядя Миша. Согласен. Могу стать и командиром, и техникой смогу овладеть. Только для этого надо в военном училище поучиться. Значит — в тыл уходить. А разве можно сейчас в тыл? Фашисты к Москве подходят. Учиться — потом, теперь — воевать.
Некрасов, помолчав, продолжил:
— Есть, правда, у меня одна мыслишка. Кое-какой техникой все же владею, может, пригодится…
— Это какой же? А-а, понимаю. О лыжах, небось, думаешь?
— О них.
— Что ж, мысль добрая. К тому же зима нынче ожидается ранняя. Снег уже выпадал, вот-вот землю оденет. А ты — лыжник знатный…
— У нас создают лыжные батальоны, вот я и попрошусь…
— Полагаю, возьмут.
Леопольд уходил из Теряевой слободы мощенной булыжником, памятной с детства дорогой. Он шагал мимо крепостных стен с бойницами старинного Волоколамского монастыря, которые не смогли сокрушить фашистские «юнкерсы», пересекая знакомые леса и поля. Был он в чистом, пахнущем колодезной свежестью белье, прокатанной скалкой гимнастерке, весь обновленный и подтянутый, как положено русскому солдату, идущему на бой.
