- Слава Велесу, - ответил я с облегчением. - Я человек. Только из других земель...
Я осекся. Жители многих деревень в прошлые века часто не подозревали, что помимо их мирка существуют еще и другие.
Мужик удовлетворенно кивнул:
- Вот оно что... Я так и подумал. А то не разберу: ромей не ромей, эллин - не эллин, сарацин - не сарацин... Говоришь по-нашему, но чудно...
- Ты прав, - сказал я, ощущая, как спадает страшное напряжение. Если ты слыхал про те страны, то понимаешь, что могут быть и вовсе неведомые пока земли.
- Это чудно, - удивился мужик. - Ладно, меня зовут Тверд. Освяти своим посещением мой дом, чужестранец! Гость в дом - бог в дом.
- Меня зовут Юрай, - ответил я. - С удовольствием отдохну в твоем доме. Боги отметили тебя храбростью, ты много видел, много знаешь.
Тверд довольно хмыкнул, попавшись на простую лесть, и мы пошли через реку. Выбравшись на берег, Тверд шуганул ребятню, что тут же окружила нас плотным кольцом. Повсюду я видел вытаращенные глаза, раскрытые рты. Все как в старой России, но что-то не заметно хотя бы сохи, бороны, не видно грабель, стожков сена... Крыши крыты гонтой, деревянными пластинками. Занимаются только охотой? Земледелия даже не знают?
Мы вошли в дом Тверда. Я без стеснения таращился во все глаза. Чужеземцу можно. До петровской эпохи резкого противопоставления русских и иностранцев еще далеко, гостеприимство русичей не омрачено, и среди них охотно селились, растворялись без остатка, берендеи, торки, черные клобуки, а позднее так же растворились меря, весь, чудь.
- Гость в дом, бог в дом, - повторил Тверд, подведя меня к огромной печи, занимавшей половину комнаты. - Теперь это твой дом, странник. А мы с семьей - твои гости.
Комната была чистой, просторной. На печи сушилось зерно, снизу виднелось множество больших и малых заслонок. Пахло мятой, от печи шел аромат свежесваренного борща. Посреди комнаты раскорячился грубо сколоченный стол, по обе стороны на крепких ножках стояли широкие дубовые лавки.
- Добротно живешь, - заметил я, опускаясь на лавку. - Боги любят тебя.
Тверд ухмыльнулся:
- Бог-то бог, но сам не будь плох.
- Как это?
- Слабым да неумелым, - объяснил он, - никакие боги помогать не станут. Такие люди - оскорбление для богов.
Он открыл одну из заслонок, и комната сразу наполнилась запахом горячей гречневой каши. Умело вытащив ухватом темный горшок, Тверд бухнул его на середину стола... Пока он, отвернувшись к посуднику, гремел ложками, я рассматривал чугунок, так в моем детстве называла бабушка горшок из чугуна. Грубо отлитый, но все-таки уже металл...
Я быстро обежал взглядом всю комнату. Все, кроме печи, деревянное. Пожелтевшие от времени, прочти янтарные стены, белые лавки и пол - драят к каждому празднику. У дверей от печи до стены идут деревянные полати. Затейливой резьбой покрыт мощный воронец: самый мощный брус, на нем держится полатный настил. Все, как и должно быть у древних славян, но мои настороженные чувства улавливали что-то и очень современное. Гордый взгляд Тверда, раскованность речи, абсолютная безбоязненность чужаков, а ведь рядом должны быть печенеги, половцы, хазары...
Тверд сам положил мне каши в миску, и я вздохнул с облегчением. Из одной посуды было бы естественно, но для человека моего мира чересчур уж противоестественно...
Тверд себе положил едва ли больше двух ложек. Объяснил:
- Ел недавно. А охотки еще не нагулял.
- Спасибо, - поблагодарил я. - Вкусно. Жена готовила?
- Большуха, - объяснил он. Не уверенный, что пойму, добавил: Старшая из дочерей. У меня три девки, а сына боги не дают.
- Боги сыновей посылают тем, кто в них нуждается, - утешил я. - Глядя на тебя, кто скажет, что в этом дому трудно без мужчины?
Он некоторое время смотрел молча, потом хмыкнул:
- Ишь... А ведь верно. Вон у Хвоста пятеро, все парнишки. Сам же плюгавенький, разиня, страхополох...
- Вот боги и посылают туда мальчиков, - объяснил я, заботясь больше о расположении могучего мужика, который все больше нравился, чем о точности генной теории. - Должны же они как-то возмещать ущерб?
