Бараньи шубы, овчинные полушубки, мохнатые шапки, нет больше ни камзолов, ни кружевных парижских шляпок, легких и сквозных, как морская пена, ни фраков с высокими воротниками, ни уродливых жабо. Работая обоими плечами, он протиснулся в глубь толпы.
Последние запоздавшие обозы покидали город. Их провожали без шуток и смеха, с безмолвным недоброжелательством .
Халевин поглядел на толпу. Ничего, еще пускают, хотя и не так охотно. А сколько здесь, раскрасневшихся лиц, горящих глаз, полуоткрытых ртов, как они жадно смотрят на отъезжающих.
Перепуганный протопоп протискивался через толпу.
Он работал локтями, но его пускали неохотно, а кто-то даже толкнул попа плечом, и он пошатнулся.
- Пустите, пустите, православные! - кричал он, отдуваясь. Он дошел до Халевина и схватил его за плечо.
- Ну, Иван Афанасьевич, - зашептал он, делая страшные глаза, - искал, искал начальство, с ног сбился, никого нет. Слава богу, что хоть вас нашел. Что же делать, что делать, голубчик? Войска-то ведь в город вступают. Деревни, слышно, сдались все. Через час-другой он здесь будет. А церкви...
- Что церкви? - спросил Халевин. Протопоп досадливо взмахнул рукой.
- Ах, господи, он же еще и спрашивает! Да когда победитель на коне белом въезжает, надлежит ведь ему по церковному чину славословие творить и в колокол звонить.
- Ах, вот вы про что, - улыбнулся Халевин и вдруг деловито сдвинул брови. - Ну, конечно, конечно. Чтобы во всех церквах и во все колокола. Чтоб такой мне трезвон был, как в духов день или на пасху. Вы в ответе.
- Вот, вот, - обрадовался протопоп, - я же это и говорю. Ведь кого первого за шиворот возьмут - протопопа. Встречать надо победителя, встречать, как в чине священном написано, так и надо.
Он вдруг схватил Халевина за край шубы.
- Так вы уж идите со мной, - сказал он. - Как вы теперь главное наше начальство.
Всю дорогу они молчали, и только у самой церкви протопоп снова схватил Халевина за рукав.
- А акафист? - спросил он испуганно, шепотом. - Тоже петь?
- И акафист, - сказал Халевин. - Акафист обязательно!
Протопоп помолчал.
- Ну, а как с поминанием о царском здравии? - спросил он вдруг. - То есть насчет Екатерины Алексеевны?
- Выбросить, - крикнул Халевин, - к черту выбросить, нет больше над нами императрицы Екатерины Алексеевны, нет над нами тех мучителей, кои кровь человеческую как воду проливают и братьев своих, по рождению им равных, рабами держат. - Он поднял кверху палец. - Ныне человечество, - сказал он, задыхаясь, - вновь возвращается в натуральное состояние свое.
- Так, так, - сказал протопоп, - значит, выбросить. А как насчет хлеба с солью? Самим ли нам его выносить или кого другого пошлете?
Халевин шел, убыстряя шаг. Протопоп бежал за ним, хватая его за руку.
Вошли в придел.
- Вы уж мне записочку дайте, - сказал протопоп просительно, - я человек маленький, этих дел не понимаю. Вы - наша голова, мы - ваши уды.
III
После этого началось то скопище Халевина с протопопом, протопопа со священником, священника с пономарем и пономаря с прихожанами, которое впоследствии инкриминировалось Халевину на допросе.
Первыми в комнату вошли купецкие старшины.
Старик и молодой.
Старик был бледен, но решителен. Войдя в дверь, он поклонился сначала протопопу, потом небрежно кивнул Халевину и остановился, прямой и строгий, держа руки по швам.
- Ну, здравствуйте, соколы, - сказал Халевин, осматривая их, здравствуйте, здравствуйте. Что так приуныли, али в торговле какая проруха?
- Проруха - дело наживное, - сказал старик. - Мы, как люди торговые, за прорухой не гонимся. Тут за свою голову сумленье берет. Своя голова на плечах не крепка.
Халевин подмигнул протопопу.
- Так вот он вам грехи отпустит, - сказал он весело. - Батюшка, отпустишь? Вон кумовья за свою голову болеют. Голова не пропадет, - сказал он строго, - была бы она умна, в этом все дело.
Купцы переглянулись.
- Да ведь не глупее Балахонцева, - сказал старик, - а вот он вчера скарб свой забрал, деньги в ящик, ящик на подводу, сам на лошадей, да в три кнута их. Сейчас догоняй - не догонишь.
