— Жук. Он светится в темноте и выбрасывает яд, когда его раскусываешь.
— Неверно. Я имею в виду наркотик, ставший за последний год весьма популярным в Лос-Анджелесе и распространившийся по всему побережью. В полиции полагают, это ваших рук дело.
Последнее предложение повисает между нами в воздухе. Расчет на то, что я клюну на наживку, но я не поддаюсь. Он закатывает глаза и продолжает:
— Им удалось связать вас с взорвавшейся лабораторией. Люди Энслингера прошлись по пепелищу частым гребнем. Полагаю, окружному прокурору будет что показать большому жюри. Список вещественных доказательств я получу, но не раньше чем через четыре-пять дней, а до тех пор нам остается только гадать, что у них есть на вас. В любом случае можно почти со стопроцентной гарантией предположить, что присяжные вынесут обвинительный приговор, а это означает, что после суда вы вернетесь в тюрьму. Ну, теперь вам есть что сказать?
— Нечего. Поверьте, я совершенно ничего не помню.
— Кто такая Дезире?
Твое имя бьет, как стрела. Я цепенею. Мысли останавливаются.
— Не знаю.
— Вы постоянно повторяете это имя. Должен сказать, помощи от вас немного. — Он берет в руки какой-то листок и читает: — «Дезире. Будь ты проклята, Дезире». — Смотрит на меня. — Ну, вспомнили что-нибудь?
Пульс учащается. Под пересаженной кожей как будто шевелятся, копошатся, пробиваясь наружу, сотни личинок. Жутко хочется почесаться, но я только смотрю на повязки — ничего не поделаешь, надо ждать, пока рубцы заживут.
— Ладно. У вас неделя или около того, — говорит он, убирая листок в папку. — Лучший вариант — пойти на сотрудничество со следствием. Я должен передать им как можно больше информации: на кого вы работали, ваши дистрибьюторы, поставщики и все прочее. В противном случае готовьтесь к тому, чтобы провести в таком вот окружении ближайшие лет двадцать. Если мы не пойдем на сотрудничество до суда, то после его начала вам уже ничто не поможет. — Он поднимается. — Буду на связи.
— Подождите, — говорю я и останавливаюсь. Мысли вспархивают, кружатся у лампы под потолком, потом медленно возвращаются в голову. — Когда выпустят, куда мне идти?
Он молчит. Я опускаю глаза. Рассматриваю повязку на предплечье. Бинты на спине промокли — через них постоянно что-то сочится. На мгновение я забываю, что кроме меня в камере есть кто-то еще.
— Я что, похож на агента из бюро путешествий? — Он наклоняется вперед и смотрит мне в лицо. — У меня на кармашке бэджик? Или, может, вы видите на стене постер с рекламой отдыха на Карибских островах?
Он не говорит — лает, так что я не успеваю вставить ни слова. Качать головой больно, поэтому я снова опускаю глаза.
— У вас была при себе немалая сумма наличными. Деньги вам вернут. Какое-то время протянете, если не будете сильно шиковать. У вас впереди пять дней свободы — гуляйте.
Он стучит в дверь — от этого звука меня бросает в дрожь. Где-то звенит звонок. Дверь открывается.
— У вас моя карточка, — говорит он, поднимаясь со стула. — Морелл. Раз уж вы не спрашиваете, Морелл — это я. В будущем будьте осторожнее. Проверяйте, с кем разговариваете. Когда устроитесь где-нибудь, позвоните мне.
Охранник захлопывает дверь, и сердце на мгновение замирает. Шаги Морелла исчезают в шуме звонков и стуке дверей. В голове как будто жужжат электрические мухи, слетающиеся на пульсирующие огоньки памяти. Они неутомимы и упрямы, но я знаю, что если дам им исчерпать запас сил, выработать ресурс и свалиться на пол, то, может быть, обнаружу в разбросанных чешуйках некое скрытое, зашифрованное послание. Час или больше я смотрю на руки, стараясь определить свой возраст. Если стальное зеркало над туалетом не врет, я представляю собой человеческую кляксу. Отражение — расплывчатые очертания ничем не примечательного лица.
Удар дубинкой о дверь камеры. Я вздрагиваю и судорожно поворачиваю голову. Через находящееся на уровне пояса отверстие протискивается бумажный поднос в целлофане. На нем четыре рыбные палочки, пластиковая чашечка с фруктами и пакетик сока комнатной температуры. Сдираю целлофановую упаковку — в лицо бьет неприятный запах. Так пахнет летом полный мусоровоз, если подойти к нему сзади. Проглатываю рыбные палочки и, уткнувшись носом в локоть, пережидаю рвотный импульс. Печенье и теплый сок действуют на желудок успокаивающе.
