И пошел.
В конторе ее не было. Это его неприятно удивило. Он постоял в раздумье некоторое время и направился к клубу — может, там она? Но и в клубе ее не было.
— Чего мотаешься? — спросил Кухлин, тракторист из соседней бригады, вместе на курсах учились.
Василий не ответил, только взглянул на него и неожиданно в его глазах уловил усмешку, и от этого стало тревожно.
«Где же она может быть?» — подумал он, оглядываясь по сторонам — на дома, в конец улицы, на шоссе, ведущее в райцентр. «А поди-ка она дома!» — решил он и поспешно пошагал обратно. Но дома ее все еще не было.
— Где она может быть-то? — срывающимся голосом спросил он у матери.
— Откуда я знаю, — сухо ответила она, и он понял: что-то знает.
— Маманя, где она?
Тогда мать заплакала. Села на постель и уткнула лицо в ладони.
— Чего ты? Чего случилось-то? — закричал Василий. — Говори все, чего знаешь!
— Ничего я не знаю...
— Врешь! Вижу, знаешь. Говори! — Он отнял ее руки от лица и заставил посмотреть ему в глаза, и тогда мать открылась.
— Ой, Вася, только ты один и не знаешь, а все уж говорят, что она с Нечаем путается. Дома-то у Нечая каждый день ругань.
— Может, брешут? — потерянно спросил Василий.
— Нет, сынок, нет... Уж я и сама с ней говорила. Чего ж ты, говорю, срамишь Васю-то? Чем он тебе не люб? А она говорит — не лезь не в свое дело. Да как же, говорю, не в свое? Ведь он сын мой, страдать будет!.. Стерва она, Васенька, как есть плохая...
— Понятно... Тогда, значит, так... Все ясно, — в раздумье произнес Василий, оцепенело постоял и вышел. — Куда ты? — запоздало крикнула мать.
Он не ответил.
В доме было тихо еще часа два. Потом пришла Валентина. От нее тяжко пахло табаком, — это мать сразу почувствовала, отвыкла от его духа. Продымленной явилась невестка.
— Где была? — недружелюбно спросила мать.
— Где надо. А что, никак Василий с бригады приехал?
— Приехал.
— Где же он?
— Тебя пошел искать, — ответила мать и заплакала. — За что ты его так-то...
— Пошел искать? Чего меня искать? Не иголка. Делать ему, что ли, больше нечего? Или напела чего?
— Все уж говорят, чего там напела...
— Ну, ладно, есть я не хочу. Да и поздно, двенадцатый уже. Где же его носит? Давно ушел-то?
— Давно...
Носило Василия всю ночь. И утром не было.
— Наверно, на стан уехал, — предположила Валентина, глядясь в зеркало, разглядывая свой курносый носишко.
Мать ничего не ответила, пошла в сарай кормить кабана. Оттуда и донесся до Валентины тонкий, режущий уши крик.
«Что это?» — насторожилась Валентина. Прислушалась, — стояла тишина. Тогда она быстро прошла к сараю и увидала возле дверей на земле свекровку, лежавшую навзничь, и посреди сарая висевшего Василия.
На похоронах Валентина не очень-то плакала, может, поэтому и спросила ее одна из конторы, когда уходили с кладбища, — чего это, мол, Василий повесился.
— А не женись на красивой, — сухо ответила Валентина, раздосадованная всеми этими неприятностями.
— Шутишь, что ли? — удивилась такой черствости та. — Чего шутишь, когда он от моей красоты себя не помнил.
— Да ты что, никак и впрямь думаешь, что ты такая красавица?
— А что, некрасивая, что ли?
— Да не то чтобы некрасивая, а просто нормальная. Но только уж никак не красавица. — И, помолчав, сказала: — Видно, крепко он тебя любил, если ты для него красавицей была...
1976
Он думал, что у матери уже все кончено с ее шальными веснами, перегорело и она остепенилась, но вот снова весна, и Райка-почтальонша, как ее звали в поселке, не идет, а летит, и улыбка на все стороны, и глаза сверкают так, что ни за что не дашь ей пятьдесят, и мужики невольно оглядываются на нее, а она вся подтянутая, даже стройная, и ноги в высоких сапожках постукивают одна о другую, — ну ни за что не дашь ей столько — молодая! А ему всего тридцать два, а хуже старика... Да, спасибо, маманя, хорошенькую вы жизнь мне уготовили. Всех под свое крыло собрали, а старшего не пожалели. Всю тяжесть взвалили на старшего...
Шести лет не было, когда погиб отец. А когда на фронт ушел, не было и трех, и не помнил его. Выла, волосы рвала маманя, когда получила похоронную.
