«Сегодня перебрались, как и обещал тебе в том письме, на двадцатый километр. Наконец-то чащоба осталась позади и открылись светлые елани. На равнине работается легко и весело. Особенно хорошо вести съемку, ничто не мешает. И я жму вовсю! Чем быстрее кончим, тем скорее вернусь к тебе. Правда, еще с полгода, не меньше, придется побыть здесь, но время на работе летит незаметно».
«Он жив, — подумала мать. — Он жив!» И, смахнув слезы, стала читать дальше.
«Очень жалею, что не получаю твоих писем. Мне еще удается отправлять тебе, то с местными охотниками, то с оленеводами, а вот твои идут к нам через штаб экспедиции, и это значит, что я получу сразу целую пачку, как только мы доберемся до Каменки. А пока приходится довольствоваться радиограммами. Но и то хорошо! Мне ведь главное, чтобы ты была здорова! Это главное! И еще раз очень прошу: не волнуйся — у меня все отлично! И, кроме того, ты же знаешь, что я люблю изыскательское дело, и ты должна привыкнуть к тому, что я всегда буду в тайге, или в тундре, или в пустыне. Такова работенка, которая мне по душе. Да, чуть не забыл! Сегодня потянул в твою сторону первый караван гусей, хотя погода стоит отличная! Осень, а ни одной дождины... Воду берем из ручья; неважнецкая, правда, но что делать — единственный водоем, и то рады».
«А они сообщили, что он утонул!.. Где же он мог утонуть?» — осененная слабой надеждой, подумала она и стала читать дальше.
«Ты это письмо получишь недели через две, а я к этому времени тебе еще одно напишу. Так и будет у нас с тобой идти, пока я не вернусь. У меня все хорошо!»
Прочитав до конца, до слов: «Целую. Твой сын», она внимательно всмотрелась в каждую букву, и ни одна не вызвала у нее ни малейшего сомнения. Это писал ее сын! И тогда она, положив письмо в сумку, быстро направилась в контору, где помещалось управление всех экспедиций, в том числе и той экспедиции, в которой работал ее сын. Для этого ей пришлось долго ехать на одном автобусе, потом пересесть на другой, и все время, пока она ехала, у нее было беспокойное состояние, полное недоумения и тревожной радости. И оно было настолько сильно, что она не удержалась и рассказала все, что ее чуть не свело в могилу, соседу, толстому, с седыми бровями старику.
— А вот теперь письмо от него, как же это связать? — спросила она.
— А так, что устройте-ка подходящий скандал да плюньте в харю тому, кто вам сообщил такое! — неожиданно вскипел старик. — Сволочи! Не проверят, а тут человек мучайся!
И эти слова, хотя они и были грубы, утвердили надежду, что сын жив, что произошла какая-то странная ошибка и что еще немного — и все выяснится, и...
С этой надеждой она вошла в приемную начальника управления. Он ее принял сразу же, вне очереди.
Высокий, сухой, еще не старый, прошел к ней навстречу. Пригласил сесть.
Она достала письмо и, робея, отдавая его, сказала:
— Там никакой реки нет... Вот письмо... — И тут она заплакала и уж больше ничего не могла сказать.
Начальник управления взял письмо и стал читать. И с первой же строки ему все уже стало ясно. Письмо помечено первым октября, а Курганов погиб восемнаднатого сентября. Эта женщина надеется, что произошло недоразумение. Если бы так... Но он погиб. Погиб, спасая рабочего. Начальник партии в своем рапорте подробно описал, как все случилось. Больше недели шли дожди, и река поднялась на целый метр. Пережидать, пока кончится паводок, значило бы потерять много времени, поэтому было принято решение продолжать работу. Курганов, как всегда, сам переправлял своих рабочих-реечников на съемочный берег. Течение было бешеное, по реке несло все, что можно было смыть с песчаных кос, даже размывало завалы. И лодку опрокинуло.
Они бы все спаслись — плавать умели, но одного из рабочих ударило бортом, и он пошел ко дну. Искать его, спасать было немыслимо. Но Курганов стал искать. Он нырял, и его все дальше относило течением. И он погиб, как погиб и рабочий. Нашли его только на пятый день. Там и похоронили, у протока. Фотографию могилы и вещи погибшего вышлют сразу же, как только доберутся до Каменки.
