– Довольно! – Чаккел с хлопком прижал к вискам ладони и простоял так, шумно дыша, несколько секунд. – Отдай дюжину своих проклятых мечей Гагрону из Военного Совета. Я его предупрежу.
– Премного благодарен, Ваше Величество! – Толлер постарался заглушить в своем голосе нотку торжества. – А как насчет помилования фермера?
Что-то шевельнулось в коричневых недрах царственных глаз.
– Ты слишком многого требуешь, Маракайн. Ты одолел Каркаранда хитростью, так что твоя ставка прогорела. Скажи спасибо, что я не требую положенной платы.
– Но ведь я четко сформулировал условия. – Толлера обозлила новая уловка короля. – Я сказал, что смогу одолеть любого вашего фехтовальщика, пока в моей руке – этот меч.
– Ну вот, теперь ты юлишь, как дешевый кейлианский стряпчий. – На лице Чаккела потихоньку вырисовывалась ухмылка. – Или забыл, что считаешься человеком чести?
– Здесь только один человек, в чьей чести можно усомниться.
Эта реплика – смертный приговор самому себе – быстро растаяла в окружающем безмолвии, однако Толлеру казалось, что ее эхо все еще блуждает по галереям его разума. «Наверно, я и впрямь решил покончить с собой, – подумал он. – Ну почему тело опережает разум? Почему оно спешит навстречу смерти? Может быть, знает, что ум робок, и на него нельзя положиться? Неужели каждому самоубийце свойственно колебаться над склянкой яда?»
Охваченный тягостными раздумьями, он заставил себя заткнуться и окаменеть лицом, ибо единственное, что он мог сделать в эти минуты перед королем, – выказать хоть тень раскаяния. Поздно было просить прощения; содеянного не исправишь. В государстве Колкоррон оскорбление правителя неизбежно каралось смертью, и Толлеру оставалось только одно – мысленно проститься с Джесаллой, которая скоро узнает, что ее муж сам себе возвел эшафот.
– Мне всегда это чем-то напоминало игру, – произнес Чаккел скорее укоризненно, нежели гневно. – Раз за разом я прощал тебе выходки, за которые с любого другого заживо содрал бы шкуру, и даже сегодня, если б ты дрался с Каркарандом как полагается, я бы охотнее остановил его меч под конец, чем увидел твою смерть. По моей личной прихоти, Толлер. По правилам нашей тайной игры. Ты хоть понимаешь?
Толлер отрицательно качнул головой.
– Ваши намеки слишком туманны, чтобы хотелось их разгадывать.
– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. И еще ты знаешь, что минуту назад игра закончилась, ибо ты нарушил все правила и не оставил мне другого выбора, кроме…
Слова вдруг перестали проникать в сознание Толлера, поскольку через плечо короля он увидел гвардейского офицера, бегущего к ним от дверного проема в северной стене дворца. «Наверно, Чаккел подал тайный знак», – решил он, и сердце его екнуло, а рука сильнее сдавила рукоять меча. На мгновение родился соблазн взять короля в заложники и выторговать себе беспрепятственный выход из города, купить свободу – но упрямая половина его характера взяла верх. К тому же идея бежать от людей, как зачумленное животное, выглядела малопривлекательно. Да и семье злодея, поднявшего руку на короля, пришлось бы несладко. Лучше всего смириться с мыслью, что настал его последний час, и распрощаться с жизнью, сохранив достоинство и честь.
Протягивая меч, Толлер шагнул к Чаккелу и тут только сообразил, что офицер с оранжевым гребнем на шлеме ведет себя не как стражник, производящий арест. Он был один, выглядел взволнованным и вместо обнаженного меча держал в руке бинокль. Вдалеке на краю плаца появились другие военные и чиновники; запрокинув головы, они смотрели в небо на юг.
– …Если не окажешь сопротивления, – продолжал Чаккел. – Иначе мне останется только… – Звук приближающихся шагов встревожил его, он оборвал фразу и резко повернулся к офицеру.
– Ваше Величество, – обратился капитан, – по солнечному телеграфу пришла депеша от небесного маршала Еапарда. Чрезвычайно срочная! – Капитан остановился, отдал честь и замер в ожидании.
– Докладывай, – буркнул Чаккел.
– Ваше Величество, к югу от города замечен небесный корабль.
– Небесный корабль? Небесный корабль? – Чаккел осклабился, глядя на капитана. – Не иначе, Еапард рехнулся!
