Наверняка, бабушка продала свои сокровища за бесценок. И золото тогда ценилось не так, как сейчас, и кормить надо было внучка сытно, чтобы рос здоровым и не считал себя убогим сиротой при живых родителях. Бабушка сберегла свои драгоценности в тяжелые военные годы, а в спокойные мирные времена продала. Только достигнув зрелого возраста, я смог осознать всю глубину бабушкиной Любви. Любви ко мне, к внуку, это понятно, но и ее любви к своему сыну.
Итак, бабушкиной пенсии, отцовых подачек (не могу иначе назвать эти передачи денег в основном через посыльного) и денег от продаж драгоценностей катастрофически не хватало. Молоко мы покупали на розлив (так дешевле), колбасу ели только вареную за два десять, хлеб покупали серый, по шестнадцать копеек, а мясо брали по дешевке у соседа дяди Коли. Он был возчиком в магазине, развозил мясо на телеге, в которую была впряжена белая старая кобыла Курва. Скорей всего, у этой кобылы было и другое имя, но дядя Коля всегда звал ее
Курвой. "Но-о-о, Курва, – ежеутренне и ежевечерне слышался во дворе пропитый и прокуренный голос возчика дяди Коли, – поехали Курва".
Еще он называл Курву Шалавой, когда он был с похмелья, а потому злым, видимо, считал, что шалава – это ругательство, а курва – это не ругательство никакое, это ласково.
Мясо, само собой было ворованным, потому и стоило дешево – дяде
Коле на водку. Возчик – вполне нормальная в те времена профессия, никакой экзотики. Тогда доставка продуктов в магазин с базы осуществлялась в основном гужевым транспортом. На списанных лошадях.
И не только у нас, на городской окраине, а и в центре тоже. Все возчики были сильно и постоянно пьющими, и гаишники их не останавливали и не заставляли дышать в трубку.
…Я ушел, думая, что никогда больше не увижу Серафиму. Страдал ли я? Да, страдал. Но я еще не знал тогда, в пятнадцать лет, что такое настоящее страдание, а потому – страдал, как умел. Мне не казалось, что жизнь окончена. Просто в ней что-то изменилось, исчезло что-то. Мне было грустно. Грустно и обидно. И только…
Уехала. Все бросила и уехала, меня бросила. В общем-то, меня бросали и раньше. Может, поэтому я и не сходил с ума от своих юношеских страданий, я был уже достаточно закаленным в вопросах одиночества.
Одиночество надо было срочно чем-то заполнить, и тогда тоска пройдет, задавленная новыми впечатлениями.
Слава богу, скоро наступило первое сентября. Занятия в школе, новые предметы, товарищи, которых я не видел все лето – меня это достаточно быстро отвлекло от дум по Серафиме. На других девчонок, правда, я внимания не обращал. Зато они стали подавать мне особые знаки внимания, видимо, стараясь занять место Серафимы. Я к ним ко всем относился ровно, но они не унимались. Особенно старалась середнячка Ленка Селезнева со второй парты у двери. Она строила мне глазки через весь класс, писала любовные записки, заявлялась вечерами ко мне домой, якобы узнать домашнее задание (телефона у нас с бабушкой не было), а, заявившись, долго не хотела уходить. Я выпроваживал ее как можно более аккуратно, а назавтра она припералась снова. Но я тоже был упертым. Вскоре Ленка поняла, что все ее попытки стать для меня новой Серафимой обречены на провал, что категорически мне не нравится, и отстала, тут же взяв в оборот парня из параллельного класса. Я не помню имени и фамилии этого парня, мы с ним не дружили. Кажется, Витькой его звали, но могу ошибаться. Впрочем, он скоро перевелся в другую школу, а Ленка снова стала донимать меня и донимала аж до десятого класса. Правда, не так активно, как прежде. Я, наконец, сжалился над Ленкой и принял ее ухаживания, но никакого такого уж сильного сближения между нами не последовало.
Тем не менее, по окончанию десятого класса, на выпускном, мы с
Ленкой стали мужчиной и женщиной. Вернее, я стал мужчиной, Ленка девочкой уже не была. Может, Витька из параллельного (или как там его звали?) времени даром не терял, или кто-то другой.
Как это произошло…
Ключ заворочался в замке – Егор пришел. Быстро он в своей
Академии отстрелялся. Ну ладно, продолжу потом…
