Осень 1943 — лето 1945 гг.
ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ
Детство свое Ганс ун-Леббель помнил смутно.
Оно начиналось с путешествия на поезде — в огромном пассажирском вагоне, где дарила чистота, где были никелированные умывальники, а рядом с ними висело белоснежное бумажное полотенце, в тугом рулоне. Пусть оно было одноразовое, но именно такие и нужны в поездах — оторвал, сколько надо, вытерся и выбросил.
Ребята одного с ним возраста занимали весь плацкартный вагон. На каждые десять мальчишек приходился дядька — пожилой немецкий солдат в форме ваффен СС, с кокардой в виде черепа на полевой пилотке и сдвоенными молниями в петлицах кителя, все пуговицы которых всегда были аккуратно застегнуты.
— Это хорошо, — говорил Гансу пожилой однорукий фельдфебель с нашивками за ранения на рукаве, умело нарезая длинным острым кинжалом копченую украинскую колбасу и непривычный хлеб, маленькие буханки которого были аккуратно упакованы в шуршащий целлофан. — Ты будешь учиться в Великой Германии, тебе предстоит стать защитником рейха, молодой человек. Это есть честь, которая доступна немногим.
Колбаса была вкусной. Но хлеб фельдфебель нарезал чересчур тонко и намазывал не менее тонкими слоями маргарина и повидла. Все это он предлагал запить крепким и сладким кофе. Сам он толстыми ломтями нарезал розово-белое с мясными прожилками сало. Почему-то он сразу выделил Ганса из числа остальных. Именно он и назвал мальчика Гансом. Память ун-Леббеля сохранила лишь смутное воспоминание, что когда-то его звали иначе, но как он не помнил.
— Еда солдата! — говорил фельдфебель и поднимал вверх толстый указательный палец единственной руки. — Хочешь попробовать?
На третий день следы бомбежек и развалины исчезли, в окна поезда стали виды зеленые поля, на которых паслись тучные коровы, аккуратные домики и не менее аккуратные рощицы и лески, которые словно сошли в мир со страниц какой-то детской книжки.
— Рейх! — сказал фельдфебель. — Дядюшка Пауль привез тебя в рай!
После голодных и холодных развалин детский дом действительно показался Гансу настоящим раем. Немецкие солдаты, которые привезли мальчишек в детдом, стали воспитателями — строгими, но нельзя сказать, что несправедливыми. Обижал детвору только директор, которого взрослые за глаза звали Толстым Клаусом. Воспитанники его сразу невзлюбили и дали кличку Боров. Честно говоря, Толстый Клаус и в самом деле немного напоминал разъевшуюся свинью из их свинарника. За свиньями обычно ухаживали воспитанники, получившие более пяти предупреждений за день. Клаус на предупреждения не скупился, и случалось так, что ухаживать за свиньями приходилось почти всем.
— Не грусти, — утешал Ганса дядюшка Пауль. — Свинья — великолепное животное. Она дает человеку мясо и сало. А какой айсбайн готовят из задних ножек! Ты не поверишь, дружище Ганс, но свинью можно сделать сыщиком. Она лучше всех находит трюфели и гашиш. И ее можно научить охранять дом, более злого сторожа нельзя себе представить. Очень глупо, когда человека сравнивают со свиньей — ее чистота зависит от хозяина. Надо взять щетку и потереть щетину. Слышишь, как она хрюкает? Любому существу нравится ласка.
— Интересно, — сказал Ганс. — А директора Клауса можно научить искать трюфели? Паульхен, он бы здорово смотрелся на цепи, охраняющим дом.
— Не смейся, — строго сказал дядюшка Пауль. — Камрада Клауса надо понять — он потерял трех сыновей на Восточном фронте. От этого поневоле станешь злым.
— А мой отец? — спросил Ганс.
— Наверное, он тоже погиб, — решил старый солдат. — Тебя нашли в развалинах одного далекого города.
— Значит, я тоже воевал вместе с отцом? — задумался Ганс.
Дядюшка Клаус потрепал его по белобрысой голове.
— Это была страшная война, — строго сказал он. — В ней все воевали. Не дай Бог такое повторится… Второй раз люди этого не перенесут.
