Оставалось понять, насколько глубоко в ней сидит эта деревяшка. Я попытался ощупать рану сквозь комбинезон, но, видимо, действовал грубо: Татьяна вздрогнула, судорожно вздохнула и открыла глаза.
- Где я? - Глаза, мутные от боли, кажется, не замечали меня, руки в перчатках сжались в кулаки, она попыталась приподняться.
- Лежи-лежи. - я придержал ее, чувствуя, как под руками напрягаются плечи.
Она остановила на мне взгляд:
- Санечка...
Она никогда не называла меня так. Никогда. Я дотянулся до своей подвески, достал фляжку с коньяком, отвинтил крышку и приложил ей к губам. Она глотнула, закашлялась, я заставил ее сделать еще пару глотков. Уселся, положив ее голову к себе на колени, закурил.
- Ты почему здесь? - У нее в глазах появилась живинка. - Ногу не чувствую...
- Отлежала.
- Нет. - Она нахмурила брови, вспоминая. - Я садилась в елки...
- Садилась, садилась. Лежи. - Я прижал ее голову к груди. - Будешь еще коньяк? Или шоколадку?
- Не заговаривай мне зубы. - Кажется, она приходила в себя. - Я все помню. Выше было зеленое крыло, и был Никита... А Никита где? Почему нога болит?
Она снова попыталась приподняться, вздрогнула, закусила губу - видимо, рана отозвалась.
Мне нельзя было давать ей смотреть на рану - по крайней мере, до прибытия спасателей. Для женщины лучше головы лишиться, чем увидеть шрам на ноге. А шрам наверняка останется, пусть спасибо скажет, что так отделалась...
- Не брал я твоего Никиту. Не знаю, где он.
- Улетел... - она обмякла. - Улетел, да?
- Не знаю. Не хочешь коньяку - я выпью.
- Пей. - она затихла. - Можно, я посплю немного? Спать очень хочется...
Само собой, ей хотелось спать - после кровопотери.
- Спи, спи. - Я расстегнул комбинезон, стащил через голову свитер и накрыл ее. - Спи.
Пробурчал свой дежурный тост: "Ну, за успех нашего безнадежного предприятия!", допил оставшийся во фляжке глоток коньяку и сел поудобнее, качая ее на руках, как ребенка. Она вздрагивала во сне, и я вздрагивал вместе с ней...
...Спасатели обстоятельно делали свое дело - двое сразу занялись Татьяной, раскрыв медицинский чемоданчик, один помог подняться на ноги мне. Помощь была кстати, ноги совсем затекли.
Еще один, широкоплечий, прошелся вокруг, осматривая место, подобрал что-то и повернулся ко мне:
- Это кто у нас холодным оружием разбрасывается?
В руках у него был мой нож, серебристая рыбка.
- Это мой. - Я сделал пару приседаний, разминая ноги.
Он с интересом посмотрел на меня, качнул нож в пальцах, пробуя баланс, и уважительно хмыкнул.
- Хороший инструмент.
Я протянул ему ножны:
- Возьми.
Он немного поколебался.
- Просто так не могу. Давай меняться. - он снял с пояса свой, достал из ножен, чтоб я видел, что обмен равноценный. Есть определенный ритуал при обмене оружием, мужики уважительно относятся к таким вещам.
Я кивнул и взял его нож. Спасатели, хлопотавшие вокруг Татьяны, уже погрузили ее на носилки. Один что-то тихо говорил ей, она вяло кивала в ответ.
Можно было двигаться в путь.
- А с этим что? - бородатый мужик показал на лохмотья "Релакса", который успели сдернуть с деревьев.
- А ничего. Хотя... - Я подошел к тому, что осталось от крыла, достал подаренный нож и, отхватив кусок хрустящей желтой ткани, протянул ему:- На память.
Взять подвеску мне не дали.
- Иди, иди, тебе сегодня и так досталось. - Двое взяли носилки с Татьяной, один - ее подвеску, один - мою. - По дороге расскажешь, как ты ее снимал.
- Мужики, мне бы еще свое крыло захватить.
- Пошли.
"Консул" лежал в сугробе. Попросив у него прощенья за хамское отношение, я хотел затолкать его в рюкзак комом, но ребята шустро расстелили его и помогли "слистать"*, посмеиваясь: "Ваших тут столько на деревьях развешивается, что мы парапланы лучше вас складываем".
Топая за ними, я сосредоточился только на том, чтобы не отставать. Они шли по горам, как по асфальту, при этом перебрасываясь шуточками. Юмор был тот еще; у людей, много повидавших, вырабатывается характерное отношение к жизни.
Когда мы вышли к стоявшему на дороге "уазику", я уже был почти готов бросить курить. Они сноровисто погрузились, мне досталось откидное сиденье возле двери. Прикрыв глаза, я смотрел, как спасатель, несший носилки, разрезал рукав Татьяниного комбинезона и, что-то ласково приговаривая, поставил ей капельницу. Только теперь я увидел, что у него совсем седые виски.
