— Выстрел был произведен в упор, сестра, — сообщил я.
— Я поняла это по пороховым ожогам. Какой калибр?
— Девять миллиметров. Автомат «стерлинг».
Она кивнула:
— Благодарю вас. А теперь прошу извинить.
Бинни поймал ее за рукав и, когда она обернулась, сказал:
— Нет необходимости сообщать об этом властям, да, сестра?
— Как раз наоборот, — возразила она. — В такой напряженный момент, как сейчас, я позабочусь об этом, и моим первым делом будет сообщить военному командованию о присутствии мистера Корка. А у вас, джентльмены, я полагаю, хватит здравого смысла немедленно уехать туда, откуда вы прибыли.
— Мы хотели бы задержаться немного, сестра, — попросил я. — До конца операции, если вы не возражаете?
Немного поколебавшись, она приняла решение:
— Очень хорошо, я пошлю за вами, когда все завершится.
Она открыла дверь, помедлила, держась за ручку, и повернулась к Бинни, который, сгорбившись, сидел в кресле:
— Я пять лет провела в миссионерском госпитале в Конго, молодой человек, поэтому огнестрельные раны хорошо мне знакомы. И все-таки молитва не помешает.
Я давно думал иначе: может, Бог и заботится о нас, хотя, по собственному опыту, я в этом сомневался; но я знал профессионалов и понял, что если сестра Тереза его не спасет, то не спасет никто.
Я оставил Бинни и вышел к «лендроверу» проведать пленника. Когда я открыл дверь, то увидел, что он не только пришел в себя, но пытается перевернуться на спину. Его лицо было перемазано засохшей кровью, а нос, похоже, был сломан.
Он глянул на меня, ошеломленный и здорово испуганный.
— Где я?
Я ответил:
— Ты по ту сторону границы, в руках ИРА. Лежи тихо и спокойно, веди себя прилично, тогда, может быть, спасешь себе шкуру.
Он подобрался и затих. А я вернулся в приемную.
Мы недолго были одни. Минут через двадцать появилась монахиня и отвела нас в умывальную, где мы смогли привести себя в порядок. Потом нас проводили в большую трапезную, где длинными рядами стояли столы. Нам дали поесть; две монахини терпеливо стояли рядом и прислуживали.
Потом нас снова препроводили в приемную. Теперь это было долгое ожидание. Добрых два часа прошло, пока не появилась монахиня и не позвала нас с собой.
Мы прошли за ней по коридору в маленькую комнату в самом его конце. Здесь тоже была стеклянная перегородка, отделяющая нечто вроде больничной палаты. Там стояло полдюжины коек, но только одна была занята. Это был Майкл Корк под кислородным тентом.
Две монахини стояли на коленях возле кровати и молились, две другие наклонились над раненым. Одна из них повернулась и направилась к нам. Это была сестра Тереза, она все еще была в хирургической шапочке и халате, маска висела у нее на шее.
Она выглядела усталой, глубокие складки залегли от носа к уголкам рта. Мне показалось, я знаю, что она хочет нам сказать, прежде чем она открыла стеклянную дверь и присоединилась к нам.
— Он поправится? — спросил Бинни.
— Совсем наоборот, — холодно ответила она. — Он умрет, и скоро. Как я и опасалась, у него повреждено сердце, а не только легкие, но гораздо более серьезно, чем я предполагала ранее.
Бинни отвернулся, а я сказал:
— Он хороший человек, сестра. Очень хороший. Я знаю, что церковь не одобряет действия ИРА. Но он достоин того, чтобы причаститься.
— Я уже послала за священником, — просто сказала она. — Но сначала он хотел бы поговорить с вами.
— Вы уверены?
— Он вполне разумно мыслит, хотя и очень слаб. Просил меня как можно быстрее прислать майора. Осталось совсем немного времени.
Она открыла стеклянную дверь, и я вошел за ней. Я ожидал около кислородного тента, слушая бормотание молящихся монахинь. Корк открыл глаза и посмотрел на меня. Сестра Тереза расстегнула «молнию» на тенте, чтобы мы могли говорить.
— Я ухожу, Воген, — прошептал он. — Настал конец, и я исполнен сомнений. Я не уверен, что был прав. И что все делалось так, как надо. Вы понимаете меня?
— Думаю, да.
— Конноли и Пирс — Большой Ирландец Коллинз. Такие знаменитые имена, и что же дальше? Так ли уж были нужны их жертвы? — Он закрыл глаза. — Я, наверное, был не прав все эти годы. И совесть не позволяет мне рисковать еще одной жизнью.
