То ли от усталости, то ли от волнения Золотарь не смог вымолвить и слова.
- Присядьте, Захар Анисимович, - председатель снял плащ, расстелил его под яблоней.
Сели лицами к селу. Черная пропасть вместо пруда лезла Золотарю в глаза, он хотел криком кричать на Михайлика, но язык словно отнялся.
- С утра не получилось у нас разговора, - тихо произнес председатель. Вот я и пришел, чтобы поговорить откровенно.
Золотарь по-прежнему молчал. Ему вдруг вспомнился Юсько, бывший председатель колхоза. В позапрошлом году похоронили Юська, тогда и поставили Ивана Михайлина...
- А вообще нам действительно нужно поговорить, Захар Анисимович, не будем играть в молчанку.
И Золотарь заговорил:
- Сыны мои, Иван, полегли все до одного на войне. Было три, а как пришла эта немчура, не стало ни одного. Я да моя бабка на подворье. Бабка плачет, я молчу. Так и жили. Да, так и жили... А как-то зашел Юсько и говорит: "Поезжай за пчелами в Пахутеньки". - "Какие тут пчелы! - говорю. Село вон поднимать надо..." - "Поднимем. А пчелка пусть летает..." Золотарь помолчал с минуту и добавил с грустью: - Юсько чувствовал природу...
Михайлин опустил голову.
- Виноват я, Захар Анисимович... Глупым был тогда, зеленым. Хотелось что-нибудь особенное сделать, хотелось чем-то показать себя.
Золотарь рывком повернулся к председателю и спросил в упор:
- А теперь?
- Теперь? Теперь я бы залил эту чертову яму, но гектары уже числятся. Где я сейчас их возьму? А впрочем, подумаем...
- Я не об этом!.. Пруды на холмах - это как?
- На холмах? - переспросил Михайлин. - А вы разве не знаете? Надумали мы там форель разводить... Форель - это такая рыба, которой особые условия нужны. Природа словно специально создала эти пруды для форели, правда, заилились они немного, вот мы и надумали почистить. А вода там холодная, с холмов бежит, родниковая, чистая как слеза.
"Да, так оно и есть, - думал Золотарь. - Вода там и в самом деле холодная и отовсюду с холмов сбегает..." По телу расплывалась сладкая усталость; так было и в прошлом году, когда добрался до прудов и прилег на бугорке возле кринички, которую еще после войны сам смастерил...
А Михайлин говорил и говорил. В прудах форель разведут, в Чертовой Балке сад посадят, поставят там хатенку попросторней. Если пожелает Захар Анисимович, будет жить в ней, а нет, выпишут ему коня, будет ездить туда...
Золотарь молчал. Он смотрел на село, прищурив глаза от ярких солнечных лучей, проникавших сквозь безлистные ветви старых яблонь, и если приглядеться, то можно было бы без труда увидеть на его испещренном морщинками лице улыбку.
