— Разумеется, — отозвался Олферт Даппер, горячо кивая, хотя его голос звучал сдавленным шепотом. — Несомненно. Аминь.
«Если я выберусь живым из этих краев, — думал он, — я больше никогда не покину Нидерланды. Я больше никогда не уеду из Утрехта. Я больше никогда не выйду за порог своего дома».
Словно подслушав его невысказанное желание, преподобный Кертли медленно поднялся на ноги, и все его внимание внезапно оказалось обращено на Олферта Даппера. Он не повернул мушкет так, чтобы дуло уставилось непосредственно в него, но оно показывало не настолько далеко, как предпочел бы Даппер.
— Вам необходимо покинуть Ноу-Поупери прямо сегодня, — сказал преподобный. Его лишенный выражения голос ворочал слова, словно мельничные жернова. — Мне больно это говорить, но я не допущу никаких возражений.
— Сегодня? Почему сегодня? Что делает меня… почему я внезапно оказался столь нежеланной особой за эти несколько минут?
Однако он уже знал ответ, и это сообщало определенную неискренность его протестам. «Ну разумеется. Умница Даппер сам себя одурачил».
— Вы видели то, что видели, и нет смысла делать вид, будто вы не поняли значения увиденного. Нечистый забрал к себе мою жену — точнее, ему было позволено ее забрать, поскольку, очевидно, она оказалась сосудом немощи… — к его чести, он все же запнулся на этих словах, — в нашей семейной общине. Как бы я ни был недостоин, но я остаюсь главой многочисленной общины Ноу-Поупери, и будет нецелесообразно, если людям станет известно… — Он сделал слабое беспомощное движение руками, не закончив фразу.
Учитывая, что страстное желание покинуть Мэн, Территорию Сагадахок и вообще весь этот жалкий форпост невежества и страха зародилось в нем, начиная с первого дня его пребывания в Ноу-Поупери, доктор Даппер был сам изумлен вспышкой неподдельного гнева, охватившего его при словах священника. Он был настолько зол, что почти перезабыл все английские слова.
— Вы о своей жене заботитесь совсем нисколько, лицемер! Только о вашем положении в этом месте, этой… этой… — и здесь он все же употребил голландское слово, — которую вы называете поселком! Ваша жена с Дейвилом лучше живет, чем с вами была…
Но на этом месте преподобный Кертли сильно ударил доктора мушкетом по лицу, сбив его с ног. Доктор лежал, глядя вверх, в воронкообразное дуло, за которым маячило странно сосредоточенное, почти лишенное выражения лицо священника.
— Я скорблю из-за того, что мне пришлось причинить вам боль, друг мой, — проговорил преподобный, — но я не мог позволить вам и дальше оскорблять меня подобным образом.
Он вскинул голову, чтобы лучше разглядеть лицо доктора, и тихо поцокал языком.
— Я вижу, у вас разбита губа. Прошу, позвольте мне… — он протянул руку, чтобы вытереть кровь обшлагом рукава.
Доктор Даппер оттолкнул его руку, хотя первый не рекомендовал бы подобное поведение никому, кто имеет дело с безумцем, вооруженным мушкетом и покровительством Господа впридачу. Пошатываясь, он поднялся на ноги и проговорил тихо, но отчетливо:
— Неудивительно, что ваша жена убежала с герром Дейвилом. Кто бы не убежал на ее месте?
Мушкет дернулся вверх, но преподобный Кертли не выстрелил и не ударил его еще раз. Таким же спокойным голосом он ответил:
— Очевидно, вы сами видите, почему должны покинуть нас и сделать это немедленно. Одно подобное заявление на людях, пусть даже это будет просто слух, родившийся, как всегда бывает, из обычной частной мысли… и смятение овладеет несчастным населением Ноу-Поупери. Вы ведь доктор, значит, должны понимать, как распространяется заражение. Смятение неизбежно приведет к хаосу, сэр, а хаос — это ворота в ад. Я не могу себе представить, что вы, будучи добрым голландским кальвинистом, могли бы мне возразить на этот счет.
Доктор Даппер, не отвечая, смотрел в сторону, стараясь сфокусировать взгляд на окружавшей их путанице следов. Его голова все еще звенела от удара, и когда он потряс ею, чтобы прояснить зрение, у него заболела шея. По меньшей мере одно казалось ясным: Реморс Кертли в самом деле уехала верхом на единороге, и Надвигающийся Дождь (а доктор почему-то был уверен, что это должен быть именно он) следовал вместе с ней. Олферт Даппер представил себе, как он сидит, мягко придерживаясь одной рукой за единорожью гриву, и его черные глаза сияют потерянным светом давно погасших звезд. В своем двуличном, уклончивом, вероломном сердце доктор прошептал: «Счастливой дороги. Да!».
