Какое сегодня настроение в школе?
Как вы относитесь к случившемуся?
Как справляетесь с создавшимся положением?
Вы знаете ребят, которые это сделали?
И наполовину испуганные, наполовину надуманные, переигранные ответы:
– Это было как в кино.
– Тут многие так делают.
– Да это были обычные, нормальные ребята!
Мы пересекаем улицу и присоединяемся к шевелящейся толпе. Я подхожу к девочке лет восьми-девяти на вид и присаживаюсь, принимая позу бейсбольного кэтчера, которая должна означать, что я дружески настроенный взрослый. А еще это поза мудрого, все понимающего копа. И девочка ведет себя так, как приучена это делать. Подходит прямо ко мне, как будто я уже показал ей полицейский значок.
– Меня зовут офицер Аллман, – говорю я. – Хотел бы задать тебе парочку вопросов.
Школьница бросает взгляд вверх, на улыбающуюся ей О’Брайен.
– О’кей, – говорит она.
– Ты знаешь тех ребят, которые побили своего одноклассника?
– Ага.
– Можешь напомнить мне, как зовут этого избитого парнишку?
– Напомнить?
– Ну да, – говорю я, хлопая себя по карманам, вроде как в поисках куда-то засунутого блокнота. – У меня память уже не такая, как раньше.
– Кевин.
– Кевин, а дальше, моя милая?
– Кевин Лилли.
– Точно! А теперь вот что. Ты помнишь, как зовут тех ребят из твоего класса, которые побили Кевина? Помнишь, они еще говорили о мальчике по имени Тоби?
Девочка сплетает пальцы рук и поднимает их на уровень талии. Жест стыда.
– Все говорили с Тоби, – сообщает она.
– Какой он был из себя?
– Такой же, как мы. Но другой.
– Какой другой? Чем другой?
– Он был ничей. Он не ходил в школу. Он делал что хотел.
– А что еще?
Девочка задумывается:
– От него немного странно пахло.
– Да неужели? И чем?
– Как чем-то, выкопанным из земли.
У нее раздуваются ноздри при воспоминании об этом запахе.
– Он тебе что-то говорил?
– Да.
– Что-то плохое?
Она прищуривается:
– Нет. Но от этого становилось плохо.
– Ты можешь вспомнить хоть одну вещь, о которой он тебе говорил?
– Не совсем. Не могу, – отвечает эта юная свидетельница, и ее руки замирают от усилия найти в памяти подходящее слово. – Это вроде как он вообще не говорил. Или как будто я сама с собой разговаривала.
Малышка снова смотрит на О’Брайен. И начинает плакать.
– Эй, эй, не надо! Все в порядке, – говорю я, протягивая руку, чтобы ее поддержать. – Это не…
– Не трогайте ее!
Я оборачиваюсь и вижу мужчину, идущего ко мне большими шагами через школьную лужайку. Крупный, разъяренный мужик в рубашке с гербом «XXXL Майами Долфинс». Бирюзовая ткань трепещет под его размахивающими руками.
– Не надо… – начинает Элейн, но не заканчивает фразу. Да и как ее закончить? Не надо сворачивать челюсть моему приятелю?
Девочка бежит к отцу. Он останавливается, берет ее на руки и нависает надо мной. К этому времени кое-кто из родителей и детей уже смотрит в нашу сторону и даже подходит поближе, чтобы было лучше видно.
– Вы кто? – спрашивает он меня.
– Репортеры.
– Откуда?
– Из «Геральд», – вступает О’Брайен.
Мужчина оборачивается к ней, потом обратно ко мне.
– Я уже беседовал с одним парнем из «Геральд», – говорит он. – И это означает, что вы двое – гнусные лжецы.
Мы не спорим с ним по этому поводу. Моя подруга не в том состоянии, чтобы предупредить то, что должно произойти дальше, а я не могу придумать, как мне подняться на ноги, выпрямиться и достаточно быстро выбраться из зоны поражения ногами или кулаками разгневанного отца, чтобы избежать его ударов. И мы все трое замираем во взаимном принятии неизбежного.
Именно в этот момент я понимаю, что ошибся по поводу причин ярости этого мужика. Он злится не на нас, не на то, что мы разговаривали с его дочерью. Он вообще, в сущности, не злится. Он напуган до потери сознания тем, что его дочь рассказала ему о Тоби, о ребенке, которого не существует. О мальчике, который говорил ей и ее одноклассникам, чтобы они начали мечтать и видеть сны о самых гнусных вещах, которые они могли бы проделать, а потом осуществить эти фантазии на самом деле.
– У меня пропала дочь, – говорю я этому мужчине, достаточно тихим голосом, чтобы меня слышали только он и его ребенок. При этих словах он замирает еще более неподвижно, чем прежде. – Я разыскиваю свою маленькую дочку.
