«Это должен был быть ты».
Как бы мне ни было страшно пытаться интерпретировать эти слова моего старика, я не могу не понимать, что они означают нечто гораздо более ужасное, чем его желание, чтобы это я утонул, а не мой братец.
Перемотать. Пустить снова. И теперь смотреть открытыми глазами.
Я смотрю на мелькающие на экране образы и понимаю, что это, несомненно, мой собственный отец и он говорит со мной из того места, куда он отправился после того, как мы его похоронили. И он открывает мне тайну, которую я пока что не могу полностью понять. Приглашение искать и найти его, оно почти такое же настоятельное, как желание найти Тэсс, ему невозможно противиться.
Когда запись кончается, я закрываю лэптоп и засовываю его обратно в кожаную сумку, где держу его в путешествиях. Потом заворачиваю камеру в старый мешочек для драгоценностей, оставшийся от Дайаны, и засовываю получившийся сверток в портфель. Сначала я хочу просто забросить его на верхнюю полку платяного шкафа в спальне, но что-то говорит мне, что камеру следует спрятать более тщательно, а в моей квартире нет достаточно надежного потайного места.
Я выхожу наружу, прихватив портфель и обдумывая на ходу совершенно абсурдную идею – заскочить в магазин или ломбард и разжиться наручниками, которыми я мог бы пристегнуть ручку портфеля к своему запястью. Но по пути мне приходят в голову идеи получше. Что мне требуется сделать, так это запрятать портфель куда-нибудь в такое место, к которому я сам не буду иметь доступа до 27 апреля, когда предсказание, которое в нем хранится, либо подтвердится, либо будет опровергнуто.
Интересно, в банках имеются достаточно большие сейфы и ячейки, чтобы вместить портфель? В течение следующих трех часов мне удается выяснить о банках следующее: у них есть ячейки, достаточно большие, чтобы спрятать хоть машину, если вы готовы за это платить.
И еще они готовы сделать за деньги более или менее все, что вам нужно. К примеру, независимо от того, есть у вас в этом банке текущий счет или нет (я выбрал отделение в Мидтауне, в котором никогда раньше не бывал), они уложат ваше барахло у себя в подвале в ячейку, которую можно открыть только с помощью придуманного вами самими цифрового кода. Они привлекли к этому делу старшего партнера какой-то крупной юридической фирмы, представительного мужчину с серебряной шевелюрой, и он составил документ, обеспечивающий полную сохранность спрятанного, так что ни один служащий банка и даже его управляющий – да и я сам тоже – не будет иметь к нему доступа до 27 апреля. После этот документ подписал управляющий, и все его экземпляры были заверены банком, юридической фирмой, а один экземпляр в конверте выдали мне. Мне также предоставили письменную гарантию, что ячейка не будет открыта, по крайней мере, в течение девяноста девяти лет, если за спрятанным не явлюсь либо я сам, либо кто-то, имеющий подписанное мной разрешение и знающий цифровой код. Служащие банка даже предложили мне чашечку вполне приличного кофе, пока я ожидал исполнения всех вышеперечисленных условий.
На пути домой я звоню одному знакомому, который работает в Колумбийском университете и занимается компьютерными технологиями. После обмена разнообразными репликами о том о сем, например, о том, какая сучья погода нынче стоит, я задаю ему несколько вопросов. В частности, мне хочется выяснить, можно ли изменить время загрузки видеозаписи в компьютер, которое записано на жестком диске, или же, другой вариант, можно ли стереть любую информацию о том, что загрузка вообще когда-либо имела место. Мой приятель делает паузу, и я представляю, что за мысли мелькают сейчас у него в голове.
Вопрос: «Зачем профессору литературы знать подобные вещи?»
Ответ: «Это порнуха».
В конце концов он дает отрицательный ответ. Это «чертовски трудно» – стереть запись полностью или сделать так, чтобы запись, сделанная 25-го, выглядела бы таким образом, словно ее сделали 28-го. «После таких действий всегда остаются отпечатки пальчиков», – говорит мой знакомый и явно подмигивает при этом: предупреждение, чтобы в следующий раз я смотрел в оба, если мне захочется скачать из Интернета какую-нибудь гадость, чтобы об этом не узнала моя жена.
