— Возможно. Но, разумеется, в том случае, если в вас сохранилось тогда присутствие духа, т. е. если вы не окончательно утратили в момент самозащиты человеческого образа и подобия.
— Ну а вы как полагаете?
— Думаю, что до этого не дошло: вы слишком актриса, т. е. слишком привыкли владеть собой. Ведь вы тогда не убежали в паническом страхе от ваших врагов?
{158} — Что ж из этого следует?
— Ничего более, как то, что вы остались, стало быть, верны себе, т. е. верны актрисе, в вас живущей.
— Я вам говорю — что же мне клясться! — что я потеряла голову от омерзения, что я чуть не упала в обморок, что я…
— Но этого не случилось! — актриса овладела собой, и, в той степени театрального преувеличения, какое свойственно вообще всем женщинам, вы «мужественно» исполнили выпавшую на вашу долю «роль». Вот если б вы действительно озверели или испугались настолько, что потеряли бы присутствие духа, короче говоря — лишились бы сознания, т. е. перестали бы быть тем, что вы есть, перестали бы быть человеком во всей совокупности присущих ему инстинктов, — а вы знаете, что театральность — это тоже инстинкт, и притом исключительно могучий, подавляющий порой, например, при татуировке борнуэзов>{339} или акробатизме Блондена>{340}, даже инстинкт самосохранения, — тогда конечно ни на какой «театр для себя» вы не были б способны! — Но ведь, когда я говорю «каждая минута — театр», я имею в виду человека, а не животное. Ревущей от боли роженице — беру ваш же пример, — конечно, не до «театра», когда «животное» берет в ней верх над «человеком». К тому же, сударыня, могу добавить, что исключение только подтверждает правило.
— Я думаю, что это было именно такого рода исключение.
— Не знаю; ведь я при этом не присутствовал!
— Негодный, этого еще не доставало!.. Но — бросим шутки — разве у вас не бывает таких исключений?.. Вспомните!.. Возьмите, например, — зачем нам далеко ходить? — хотя бы вчерашний день! Да, да! С того момента, как вы проснулись, и вплоть до ночи, когда вы заснули!.. Не сомневаюсь, что вы вчера «играть» «играли» не меньше, чем в другие дни, — ведь вы такой «актер», — но… не сердитесь, мой друг, я никогда не поверю, чтоб вы вчера, например, все время, целый день, т. е. вы понимаете, все время играли! — вы слишком серьезный человек для этого.
— Боюсь, что я окажусь легкомысленней, чем вам бы этого хотелось.
— Не бойтесь и рассказывайте! Только чур! — одну правду! Согласны?
— Чтоб вам доставить удовольствие…
— Нет, нет не ради удовольствия, а ради… ради истины! Ведь это же нечто невозможное, что вы проповедуете! — «Каждая минута — театр»! Ка‑жда‑я!.. На этом можно с ума сойти если это не façon de parler>{341}! Итак, sans blagues>{342}! Начинайте!
— Вы застаете меня врасплох!
— Тем лучше.
— Вчерашний день?
— Он самый.
— Дайте припомнить!
— Даю.
— Вчерашний день… Гм… Кажется, вчера ничего не случилось особенного… Да, ровно ничего.
{159} — Ну‑с?
— Ну‑с, я провел вчерашний день, как провожу обыкновенно свои будни.
— Т. е.?
— Т. е. стремясь все время, по возможности, обратить их в некий праздник для себя. Проснувшись, занимался гимнастикой. Врач мне советовал делать ее голым. Этого достаточно, чтоб я во время упражнений в таком виде представлял себя то «спартанцем», то «римским гладиатором», то просто «тренирующимся борцом» или чем-то вроде этого.
— Богатая фантазия!
— Вид напряженных мускулов моего тела, особая свежесть, испытываемая при обнажении, обязательная позировка при гимнастических положениях, наконец, само состояние раздетости — все это вместе взятое всегда переносит меня в какую-то «роль», «античную роль», «классическую», — уж не знаю, как вернее передать вам ее сущность.
— Дальше!
— После гимнастики я умываюсь, одеваюсь, бреюсь, причесываюсь, занимаюсь своим туалетом; ну а это, как вы знаете, не что иное, как одно из «начал» нашего светского «театра».
— Я вас не понимаю. При чем тут «театр»! — Гигиена!
— Да, но преображающая нас гигиена! т. е. театрализующая нашу внешность! — Зубная щетка, гребенка, бритва, та же вода, мыло, прибор для маникюра, я уж не говорю про пудру, фиксатуар, бриллиантин, щипцы для завивки и тому подобное, — все это изменяет нашу внешность согласно заданию роли «культурного человека». Я не сижу перед вами косматый, когтистый, обросший — словом, в том первобытном виде, в каком мы знаем настоящих дикарей — этих полулюдей-полуживотных в сравнении с нами. Я театрализован в плане современного
